Слово и событие. Писатель и литература

В практике перевода есть моменты, внезапно приоткрывающие эту его удивительную неспецифичность. Мы с изумлением наблюдаем, как дети в возрасте 4-х, 3-х лет и меньше переводят не слово за словом, а передавая смысл и намерение говорящего. При этом они едва ли знают о различии языков. Видя, что один из участников не уловил каких-то слов, они доводят их до его понимания с такой же простотой и естественностью, с какой просто повторили бы фразу тому, кто ее не расслышал. Всем известно что переводу не надо учиться; учатся своему и чужому языку, пониманию культуры и т. д. Специфика есть у видов перевода, сам по себе он не отличается от любой повседневной попытки понять и разъяснить.

Вступить в это простое непосредственное отношение к переводимому и к переводу оказывается как раз всего труднее. Делают магические жесты и принимают причудливые позы. О художественном, поэтическом, философском тексте говорят, что в нем есть «изюминка», которую не выразишь, ее можно только почувствовать. Но тогда как перевести? Поза эстетствующего эсотеризма не внушает доверия, в нее не встают большие художники: если можно что-то почувствовать, то можно и выразить. Есть крайность недоверия к оригиналу: «Текст состоит из высказываний и умолчаний, и то, о чем автор умалчивает, может быть важнее чем то, что он говорит». Остается только каким-то образом разгадать тайные мысли автора, как разгадывается шифровка. Нет, автор живет в своем слове как он живет в собственном доме, иначе его сочинения были бы предательством: оставлением и замалчиванием сути.

Есть другая крайность, лингвистика текста и те направления в литературоведении, которые ориентируются на текст как на замкнутую систему, вынося автора за скобки. Здесь доверие к автору делается абсолютным, ему не позволяется ни слабая, ни неровная фраза, он машина, однозначно проецирующая свой мир в создаваемый текст. Неверно только, что такая ориентация на текст действительно обходится без автора; он всё равно присутствует в сознании толкователя, только взвинченный или дистиллированный.

Еще одно представление о том, каким образом текст таит в себе свою хитрость, вращается вокруг таких вещей как музыка, ритм, стиль.

Не страшен вольный перевод,
Ничто не вольность, если любишь,
Но если музыку погубишь,
Все мысли это переврет.

(Евтушенко)

Как если бы нельзя было, наоборот, погубить мысль и слово наигранным ладом. Абсурдно думать, что смысл словесного произведения, стихов, художественной прозы сводится к музыке и ритму. Трудно представить, от чего еще, кроме как от отчаяния передать смысл, переводчики решают потонуть в море музыки и переходят на ритмичную невнятицу. В качестве теоретического оправдания говорится бессмысленно лихая фраза, «чем дальше от оригинала тем лучше», при этом никому не придет в голову, что музыку подменить еще опаснее.

Есть другие способы отыскать секрет автора, например поиски так называемой первоинтуиции. Скажем, предлагается считать что первоинтуицией такого-то античного автора был живой организм. Соответственно автору приписывается нечто вроде навязчивой идеи или болезненной фиксации на живом организме, которая будто бы заставляла его всё обязательно видеть в образах живого организма, как если бы мыслитель был своим собственным неутомимым и бесперебойным стилизатором.

Вместо выбора методики нам следовало бы оглянуться на те поиски ключей и приемов, которыми мы заняты, и спросить себя: что значит это наше желание вскрыть секрет автора, разведать его тайну? Может быть как раз эта наша установка на вскрытие фатально отдаляет нас от него? Ведь он сам едва ли так же старался «взрывая, возмутить ключи», которыми жил, – скорее прямо наоборот, если речь действительно складывается из обнаружения и сбережения той сути, которая в ней сказывается. Может быть поиски секрета автора, стратегии текста только проекция беспокойного сознания нашей оторванности от общечеловеческой традиции? Авторы наших текстов знали что-то такое, чего не знаем мы, и нам надо в это их знание каким-то образом проникнуть. Такая установка на овладение, на захват выглядит активной и энергичной, но она активна и энергична именно для того чтобы скрыть от себя свою тайную потерянность.