Слово о полку Игореве

Прежде всего обратим внимание на то, что «мутенъ сонъ» Святослава нарушает логику повествования Слова о полку Игореве и отсутствует в Ипатьевской летописи. После рассказа о том, как Игорь «высд изъ сдла злата, а въ сдло кощиево», т. е. попал в плен, автор Слова говорит о дурных предзнаменованиях киевского князя, а потом, как бы продолжая прерванную мысль, снова возвращается к рассказу о пленении Игоря и молодых княжичей. Сон Святослава никак не связан с ответом бояр, где снова есть следы влияния Задонщины. Князь просит разъяснить ему, что значит видеть во сне черную паполому, жемчуг и т. п. Бояре ему говорят, в общей форме, о пленении половцами двух «соколов», т. е. Игоря и Всеволода. Непосредственного перехода от сна к речи бояр нет. Весь сон Святослава, навеянный народными мотивами, составлен с широким привлечением словарного материала летописи («въ Киев на горахъ», «синочь», «тулы», «тльковинъ», «великый женчюгь», «у Шгсньска на болони») и не имеет сходных мотивов в Задонщине.[Мотив «испити шеломомъ Дону» есть как в Задонщине, так и в Ипатьевской летописи.] Он обрамляется текстом, в своей основной части находящим параллель в едином фрагменте Задонщины.

Слово:Ту Игорь князь высдизъ сдла злата, а въ сдло кощиево. Темно бо б в 3 день: два солнца помркоста,оба багрянаястлъпа погасоста…

Задонщина по списку И1:Се уже нам обема солнце померкнена славне гради Москве. Припахнули к нам от быстрого Дону полоняныа[У, И 2 — «поломянные», С — поломяныя.] вести, носящу великую беду. Выседошаудальцы з боръзых коней… {л. 221}.

Таким образом, сон Святослава как бы вставка, разрывающая и одну мысль произведения, и один его источник. Но она сделана не каким-то позднейшим редактором текста, а самим автором Слова. В пользу этого предположения говорят и сходство источников «сна» с источниками Слова в целом (кроме летописи и фольклора в вводной и заключительной частях фрагмента со «сном» есть мотивы Задонщины: «Уныша бо градомъ…», «соколома… въ путины желзны»), и единство замысла (тема о пленении князей проходит и в конце «сна»), и единство стилистических приемов изображения.

Литературным образом для сна Святослава, скорее всего, послужили «Сны Шахаиши». В обоих случаях речь идет о тревожных сновидениях правителя («Бысть царь вельми печален и не бе кто бы осудил сны его»),[ГБЛ, собр. Ундольского, № 632, л. 300.] которые истолковываются боярами (в Слове) или философом (в «Снах Шахаиши»). Совпадает в обоих произведениях и конкретный мотив рассыпанного жемчуга («по всей все-ленней бяше розсыпано камение драгаго и многоценной бисер и жемчуг»).[ГБЛ, собр. Ундольского, № 632, л. 311–311 об.] В «Снах Шахаиши» есть и предсказание «крамол» и усобиц, о которых писал и автор Слова. «Сны Шахаиши» входили в комплекс произведений, связанных с именем знакомого нам уже старца Ефросина, и встречаются они также в сборнике Ундольского, № 632 вместе с Задонщиной и Повестью об Акире Премудром. Поэтому у нас есть основание считать, что в сборнике с Задонщиной, которым пользовался автор Слова, могли находиться и «Сны Шахаиши».

Несколько случаев предполагаемого влияния на Слово памятников письменности, известных Древней Руси, на наш взгляд, следует отвести.