Слово о полку Игореве

Есть ли в распоряжении исследователя какие-либо данные считать, что именно автор Слова заменял синонимами текстовой материал своих источников (кроме установленной выше первичности Задонщины и Ипатьевской летописи по сравнению со Словом)? На наш взгляд, есть. Прежде всего допустим на минуту обратное: составители Задонщины и летописного рассказа употребляли синонимические соответствия при использовании текста Слова. Но такое совпадение творческого почерка в двух разных характерных произведениях маловероятно. Особенно важно то, что установленная нами особенность работы автора Слова подтверждается текстами, не имеющими совпадений с какими-либо другими литературными произведениями, т. е. бесспорно ему принадлежащими. В них и можно обнаружить ряд синонимических повторений образов и наличие синонимических пар и других явлений того же порядка, что и замена синонимами эпитетов и образов, имевшихся в источниках Слова о полку Игореве.[Эта литературная манера свойственна автору и в тех случаях, когда он повторяет образы, созданные им самим. Так, у него соседствует «старый Ярослав» с «давним Ярославом», вслед за выражением «тоска разлияся» идет «печаль жирна тече», «стукну земля» сменяется словами «тресну земля». См. также синонимические пары: «въ ты рати и въ ты плъкы», «пути имъ вдоми, яругы имъ знаеми», «туга и тоска сыну Глбову», «ни мыслию смыслити, ни думою сдумати». Иногда автор Слова дополняет образ Задонщины синонимическим сочетанием. Так, слова «обема солнце померькло» превращаются у него в «два солнца помркоста, оба багряная стлъпа погасоста». Добавлена к образу Задонщины и первая часть в фразе «ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось».]

Если наш вывод правилен, то мы можем указать и еще некоторые примеры работы автора Слова по замене синонимами отдельных понятий.

Не обладая достаточными познаниями в древнерусском оружии, автор Слова производил многие из его разновидностей по образцу имевшихся в его распоряжении сочетаний. Так, «копья харалужные» Задонщины дали «мечи харалужные». Летописное «щет скепание» дало «шлемы поскепаны».

Образ «буй-тура» также мог появиться в результате синонимического переосмысления привычного «буйвола». Еще в примечаниях к екатерининскому переводу пояснялось: «Буй означает дикого, а тур вола. Итак, буй-туром или буйволом называет здесь Всеволода в смысле метафорическом».[Дмитриев. История первого издания. С. 334. Краткое прилагательное «буй» помещено в летописи под 1096 г. и всгречается в памятниках XVII в. О нем см.: Ларин Б. А. Из истории слов. Буй-погост//Слово в народных говорах русского Севера. Л., 1962. С. 3–9.] В другом месте Всеволод называется «яр туре». Здесь уже не только «вол» заменен «туром», но и «буй» — «ярым». В результате и на этот раз автору удалось создать эмоционально приподнятый образ героя.

Таковы основные синонимы, введенные автором Слова в текст своего произведения. Их источниками были как народный язык, так и древнерусская церковная и историческая литература.

Отстаивая тезис о древнем происхождении Слова о полку Игореве, Д. С. Лихачев (со ссылкой на В. П. Адрианову-Перетц) выдвинул следующее положение: «представим себе, что автор Слова писал в XVIII веке. Все, что исследователи Слова считали параллелями к Слову, должно считаться источниками Слова. Источниками Слова надо было бы признать Задонщину, Девгениево деяние, Ипатьевскую летопись, Кенигсбергскую летопись, Сказание о Мамаевом побоище, Никоновскую летопись, Повесть об Акире Премудром, библейские книги, Историю Иудейской войны, Моление Даниила Заточника, Двенадцать снов Шахаиши, Слова Кирилла Туровского, Слово о законе и благодати Илариона, Слово о Лазаревом воскресении, Слово о погибели Русской земли, Хождение игумена Даниила».[Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 154–155.] Список, как мы видим, весьма солидный, и, конечно, вряд ли кто-либо из писателей XVIII в. обладал такой эрудицией. Но на поверку все обстоит не так страшно, как то пытается представить Д. С. Лихачев.