Слово о полку Игореве

Гениальное мастерство автора „Слова“ выразилось в том, что ничего сказочно-фантастического, нарушающего реалистичность повествования, в этих картинах природы нет, и в то же время самый подбор их элементов таков, что в целом они подчеркивают единство настроения в природе и в жизни человека, что характерно особенно для народной лирики. Однако ни о каком прямом „влиянии“ определенных лирических устных произведений на писателя в данном случае не может быть и речи. Художественное сознание писателя и народных поэтов сошлось на общей задаче отражения событий жизни героев в их органической связи с природой. Вот почему при всей внутренней „фольклорности“ этих картин природы в „Слове“ они отличаются от схематизированных пейзажных элементов народно-песенного параллелизма своей реалистичностью, индивидуальностью, полным соответствием именно конкретной обстановке, в какой развертываются события: природа донецких степей с их балками, меловыми („серебряными“) берегами Донца, населяющими именно этот район птицами и животными — все это географически точно и в то же время мастерски слито с лирической тональностью всего повествования.[585]

Мир конкретной природы, той самой, в окружении которой развертываются события, описанные в „Слове о полку Игореве“, дал автору и материал для создания его символически-метафорического языка. Лишь немногие образы, прямо не касающиеся исторической темы автора, не имеют той индивидуальной окраски, какую приобретали символы-метафоры, когда речь шла непосредственно о событиях и лицах повествования.

Так, например, обобщенный характер носит образ фантазии Бояна: „Растекашется мыслию по древу, серым вълкомь по земли, шизым орлом под облакы“, Боян — „соловий старого времени“, он поет, „скача по мыслену древу, летая умом под облакы“.

Поэтика воинских картин в „Слове“ определяется в значительной ее части стремлением передать напряженность битвы, так трагически закончившейся для русских полков, и в сознании автора возникают те же грозные явления природы, которые помогают и народному поэту нарисовать „сечу злу“. Враги — „черные тучи“ „с моря идут“, т. е. с юга, откуда действительно двигались половецкие войска; так и „ветри, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрые плъкы Игоревы“, оружие — „синии молнии“, звон оружия — „гром“, стрелы сыплются — „дождь“, от движения войска „земля тутнет“, „рекы мутно текут“...

В тех же гиперболизированных размерах рисуется и исход победоносных походов Святослава киевского против половцев: он „притопта хлъми и яругы, взмути рекы и озеры, иссуши потокы и болота“ в Половецкой земле. Он „яко вихр выторже“ „поганого Кобяка из луку моря“.

В этом стремлении сблизить воинские картины с грозными явлениями природы автор „Слова“ идет тем же путем, что и устная поэзия, в которой эту тенденцию можно обнаружить уже в старших записях начала XVII в.:

А не силная туча затучилася,
а не силнии громы грянули,
куда едет собака крымской царь.[586]

Однако разница в применении этого метафорического приема в позднейшей устной традиции и в „Слове“ весьма ощутительна. Метафора тучи — вражеские войска в „Слове“ входит органически в реальную картину природы, переход от которой к метафорическому языку почти не заметен: наступает утро дня битвы — утренний пейзаж естественно продолжает рассказ о том, что „дремлет в поле Ольгово хороброе гнездо“, а половцы направляются под прикрытием ночи к „Дону великому“: „Другого дни велми рано кровавые зори свет поведают, чрьныя тучи с моря идут, хотят прикрыти 4 солнца, а в них трепещут синии молнии. Быти грому великому. Итти дождю стрелами с Дона великого“. „4 солнца“ и „дождь стрелами“ — вот что переводит в метафорический план этот пейзаж, начатый автором как описание тревожного восхода солнца в утро битвы. Такой изысканности, такого мастерства в применении подобных метафор — в воинских картинах устного эпоса мы не найдем. Наоборот, там обычно напоминание о грозной природе дается в форме отрицательного сравнения, чтобы сразу отделить сопоставление, и сама метафора в общем ходе рассказа не сливается с предшествующим изложением:

Что не облаки подымалися,
не грозны тучи сходилися,
собиралися тьмы неверных враг.[587]

Развивая эту метафору — грозная природа — война, автор „Слова“ дает ее в самых разнообразных сочетаниях: „се ветри Стрибожи внуци, веют с моря стрелами“ — снова трудно отделить эту метафорическую картину от реалистического продолжения: „пороси поля прикрывают, стязи глаголют. Половци идуть от Дона и от моря...“. Переход от метафоры „ветри веют стрелами“ к вполне точному описанию окутанного пылью поля, по которому движутся войска, свободен и естествен: ведь и „земля тутнет и реки мутно текут“ — вероятно не только метафорически, в представлении автора, желающего усилить впечатление от огромной рати половецкой, но и в действительности.