Слово о полку Игореве

Игорь бежит из плена „соколом под мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и обеду и ужине“, а его преследователи рассуждают о том, как отомстить соколу-Игорю через соколича-Владимира, оставшегося в плену: „Аже сокол к гнезду летит [Игорь возвращается на родину], соколича ростреляеве своими злачеными стрелами“, — предлагает Гзак, на что Кончак отвечает: „Аже сокол к гнезду летит, а ве соколца опутаеве красною девицею“, т. е. женим на Кончаковне. Гзак и в успех этого дела не верит, но продолжает разговор в том же метафорическом тоне: „Аже его опутаеве красною девицею, ни нама будет сокольца, ни нама красны девице, то почнут наю птици бити в поле половецком“ — т. е. те же соколы — русские князья.

Только в этом последнем диалоге обычный для автора „Слова“ символ князь — сокол, соколич, приобретает тот дополнительный оттенок, который характерен для народно-поэтической символики, где сокол-жених при лебеди-невесте, однако в „Слове“ эта вторая часть символической картины отсутствует, и рядом с соколичем-женихом появляется реальная „красная девица“ — Кончаковна. Такое слияние метафорического и реалистического характерно для автора „Слова“. Основная мысль — сокола „опутывают“ невестой, как образ женитьбы, — известна в позднем варианте подблюдной песни (при гадании о женихе):

Ах ты выкини, мати, опутинку,
Еще чем мне опутать ясна сокола.[597]

Итак, с начала и до конца события в „Слове“ развертываются на широком фоне природы, конкретной природы Донецких степей, с их растительным и животным миром. Именно эта природа во всей ее реальности и ставится автором в органическую связь с настроениями и поведением героев, когда он — „по фольклорному“ показывает ее сочувствующей, помогающей, когда он из мира этой реальной природы берет образы для символического и метафорического выражения своего отношения и к действующим лицам, и к событиям. Реалистическое и метафорическое в картинах природы органически слито, и все вместе составляет неразрывное единство с собственно сюжетной линией повествования. Оттого природа в „Слове“ глубоко лирична, пейзаж в его реальном и метафорическом осмыслении представляет не самоцель в художественном языке автора, а средство поэтического выражения авторской оценки, авторского отношения к теме. В этом своеобразие автора „Слова“ как художника, поставившего себе ту же задачу, какую ставит фольклор, рисуя жизнь человека и природы как единое целое.

Трудно решить, насколько в этом выражении автором „Слова“ единства между жизнью человека и окружающей его природы отразились пережитки веры в действительную способность природы активно вмешиваться в жизнь человека. Если даже он и разделял эту веру, то все же нельзя не признать, что на основе ее он создал целую художественную систему, пронизав все свое изложение элементами одушевленного пейзажа. И в этом его отличие от ограниченно применяющего пейзажные образы народного поэта.

Внутреннее родство „Слова“ с фольклором и в том, что автор отказался от философии истории господствовавшего мировоззрения. Историческую тему он развивает так, как делал это, вероятно, и Боян, т. е. вне оценки ее с точки зрения феодализированного христианства. И сделал он это не потому, что был вполне „язычником“: он хорошо, конечно, помнил языческих „богов“ своих предков; Всеслава Полоцкого он представил наделенным особыми способностями кудесника — князь „вещий“ не отказался, видимо, от веры в заклинания, на принципе которых построил поэтический плач Ярославны, — и все же в конце концов он направил князя Игоря благодарить за благополучный побег к „богородице Пирогощей“. Но задачей автора было не морализировать, а разбудить героические настроения у возможных защитников Русской земли. Он апеллирует не к „страху божьему“ у своих героев, а к их воинским доблестям, с одной стороны, и к сочувствию трудовому народу, — с другой. Он предупреждает занятых „которами“ и „усобицами“ князей не о том, что на них обрушится „гнев божий“ и кара после смерти, а о том, что сейчас „стонет Руская земля“. Он зовет не к покаянию и смирению, а к активной борьбе. Отсюда эпическая идеализация „храбрых русичей“, сближающая их с богатырями устного героического эпоса, гиперболическое изображение воинских картин и лирическая окраска русской природы, принимающей участие в судьбе Русской земли вместе с людьми; как в народной лирике и в эпосе, она охраняет героя, борется с его врагами и живет общими с ним настроениями.