Слово о полку Игореве

XII столетие ознаменовано появлением большого количества русских художников во всех областях искусства. Наиболее выдающиеся среди них удостаиваются и упоминания в летописи, их имена доносят и другие источники. Мы знаем новгородцев Корова Яковлевича и мастера Петра, строителя трех прекрасных соборов Великого Новгорода, лучшим из которых является собор Юрьева монастыря, с его могучими и ясными пропорциями. В Полоцке в середине XII в. работал зодчий Иоанн, оставивший нам замечательный по новизне сильной динамической композиции собор полоцкого Евфросиниева монастыря. Киевского летописца удивлял любимец князя Рюрика Ростиславича зодчий Петр Милонег, может быть смольнянин по происхождению, строивший в конце XII в. в Киеве и Чернигове, исполняя волю своего господина, имевшего страсть к строительству — „любовь несытну о зданьих“. Несомненно, творцами лучших памятников Владимиро-Суздальской Руси были владимирские „каменьщики“, имен которых не назвал летописец. В области живописи в конце XI столетия славился киевский художник и мозаичист Алимпий, руку русских мастеров XII в. выдают русские надписи многих икон и фресок, свобода трактовки тех или иных сюжетов, своеобразие колорита и стиля ряда новгородских памятников. В прикладном искусстве, издавна возвеличившем славу русского художества, нам известны имена новгородских ювелиров Косты и Братилы — создателей знаменитых серебряных кратиров Софийской ризницы, литейщика Константина — автора известных вщижских бронзовых „арок“ с их прекрасной орнаментацией.

При всем различии местных художественных школ XII в. все они сохраняли в своем многообразии русское единство, все они обладали вместе со своими особенностями и ярко выраженными общими чертами. Их основой в прошлом являлась общность киевской художественной традиции, в настоящем их питало сходство общих условий господствующего на Руси феодального строя, наконец — и самое главное — эти общие черты художественных школ отражали нарождавшееся и крепшее сознание единства русского народа. Это сознание было не умозрительной литературно-политической теорией, но отражением реально складывавшегося единства. „Русская земля“, хотя и изрезанная границами феодальных княжеств, представлялась единой территорией русского народа, определенность которой усиливалась непрерывной борьбой с ее враждебными соседями. На ее обширных пространствах жил русский народ, говоривший на одном языке, различавшемся, однако, местными диалектными особенностями. В народном богатырском эпосе воспевалась защита родной земли, воинская доблесть и верность родине. Наконец, складывалось и единство русской культуры, которое выковывалось в древнерусских городах, в деятельности ремесленников, обогащавших свой опыт знакомством с работой их собратьев в смежных княжествах, в развитии торговых связей, которые, утеряв международную широту прошлого, обращались во внутренние области Руси. Горожане были и носителями идеи политического единства Руси, и опорой ранних попыток владимирских и галичских князей осуществить это единство.

Однако жизнь еще не открывала ясных путей для этих ранних объединительных движений, и единство Руси рисовалось в идеализированных образах прошлого, в образе Киевской державы Владимира I и Ярослава Мудрого, которых летописец ставил в пример князьям XI—XII вв. и чью „прадеднюю славу“ вспоминал автор „Слова о полку Игореве“. Из своих современников автор „Слова“ рядом с преувеличенно „грозным великим“ Святославом („песнотворцем“ которого и был скорее всего автор „Слова“) поднимает три действительно могучих княжеских фигуры — галицкого Ярослава Осмомысла, владимирского Всеволода III „Большое гнездо“ и Рюрика Ростиславича смоленского, с которым, как владетелем большей частью Киевской земли, Святослав делил свою власть. Эти сильнейшие князья действительно могли осуществить то „единение князей“, к которому звало „Слово“, Всеволод же владимирский и реально разрешал эту политическую задачу, достигнув в 80—90-х годах XII в. гегемонии в среде русских княжеств, так что сам Святослав был в „его воле“.

И примечательно, что с именами этих князей связаны крупнейшие постройки этой поры, которые резко выделяются на общем фоне развития русского зодчества. Отвечая новым потребностям и вкусам периода феодальной раздробленности, архитектура теперь решала задачи более скромного, чем в эпоху Киевской державы, масштаба: строились здания феодальных дворов, небольшие придворные храмы и приходские церкви, городские соборы новых столиц исходили из образца монастырских храмов Киева. В отличие от построек этого основного типа архитектуры, в храмах, созданных названными выше сильнейшими князьями, ясно выражено стремление возродить масштабы и величие Ярославова Софийского собора в Киеве (рис. на стр. 320—321).

Ярослав Осмомысл строит в Галиче обширный белокаменный собор, опоясанный с трех сторон галереями; он был богато убран резным камнем и был, видимо, исключительно пышной постройкой, но о нем мы судим лишь по его открытым раскопками остаткам.[599]