Слово о полку Игореве

Раскопками воскрешен перед нами и храм самого „грозного великого“ Святослава — Благовещенский собор, созданный им в родном Чернигове в 1186 г. Здесь нас вновь удивляет величие замысла и грандиозность масштабов.[600] Храм также был окружен галереями, над которыми поднимался его центральный массив, напоминая, повидимому, и своей общей композицией ступенчатый силуэт Киевской Софии. Строгий снаружи, собор был богато убран внутри: престол осенял изящный белокаменный балдахин-киворий, украшенный причудливой резьбой; в отделке полов зодчие воскресили драгоценную и сложную мозаичную технику (от этих полов сохранился великолепный фрагмент — павлин в круге).

В конце XII в. князь Рюрик Ростиславич строит в своем Овруче храм Василия (рис. на стр. 327); его зодчим был, может быть, прославленный мастер Петр Милонег. Это здание не поражает своими масштабами: церковь Василия — сравнительно небольшой храм, но в его композицию введены симметрично поставленные по углам мощные многогранные лестничные башни, как бы возрождающие прием Софии Киевской с ее торжественными „вежами“. В наружной обработке здания мастер свободно сочетает киевские, смоленские и гродненские приемы, создавая строгий и одновременно богатый убор храма. Этот памятник, так же как и два предыдущих, не дает полного представления о своем первоначальном облике: он — плод точной, но не везде документальной реставрации по материалам раскопок его руин.

Гораздо полнее мы можем судить о постройках владимирского владыки Всеволода III. Его зодчие развивают блестящие традиции мастеров Андрея Боголюбского, создавших такие жемчужины архитектурного искусства, как Покров на Нерли с его летучими пропорциями (рис. на стр. 328—329), такой сложный и пышный ансамбль, как Боголюбовский дворец (рис. на стр. 329), развернувший в живописной и богатой композиции тип русского жилища.

Существенно отметить, что в строительстве „владимирского самовластца“ князя Андрея оживает тот же древний киевский прием лестничных башен, вводивших на хоры храма. Их имел и построенный Андреем в 1158—1160 гг. во Владимире Успенский собор — храм больших, но обычных для городского собора того времени масштабов.

Восстанавливая это здание после пожара 1185 г., Всеволод не удовлетворился его ремонтом и укреплением. Его мастера создают фактически новое, более обширное здание: они окружают старый храм с трех сторон пониженными галереями, над которыми поднимались закомары старого храма, и пристраивают новую поместительную алтарную часть. Над углами галерей воздвигаются четыре угловых главы, образующие с золотой средней венчающее пятиглавие. В этом своем виде новый собор (рис. на стр. 328—329) и по масштабам, и по мощным ступенчатым объемам напоминал Софию Киева, спорил с черниговским Благовещенским собором Святослава и галичским храмом Ярослава Осмомысла.

Так, одновременно с обращением передовых представителей общественной мысли — летописцев и певца „Слова“ — к силе и единству Киевской державы как образцу для „единения князей“, в строительстве сильнейших из них возрождается усиленный интерес к архитектуре расцвета Киева. Как здесь, так и там проявляется тот ретроспективизм, который заставлял деятелей нового исторического этапа XII в. обращаться к историческому прошлому, заимствуя оттуда и „освященный древностью наряд“; но, как мы видели, это выражалось не столько в подражании киевскому зодчеству начала XI столетия, сколько в создании таких построек, в которых бы весомо и зримо была выражена способность владык XII в. воздвигнуть храмы, равные прославленной Ярославовой Софии; естественно, что при этом возрождались и некоторые ее реальные черты. Так в строительстве сильнейших князей, воспетых в „Слове“, нашла отражение мысль автора о Киевской державе „старого Владимира“ и Ярослава как символе и реальном образце силы и единения Руси.[601]

Но идеи „Слова“ нашли и другой, более сильный, отклик в архитектуре, в котором менее всего звучали припоминания о славе Киева. Придворный храм владимирского дворца Всеволода III — Димитриевский собор (1194—1197) (рис. на стр. 328—329) с исключительной выразительностью воплотил в камне мысль о могущественной княжеской власти, к которой взывало „Слово“ и панегирик которой прозвучит несколько позже в той же Владимирской Руси в „Молении Даниила Заточника“.