Читаем Слово живое и мертвое полностью

Можно догадаться: сперва было «антиобщественные элементы», потом кто-то отредактировал. Оно бы и правильно: «подонки» выразительнее, чем «элементы». Но тогда надо было избежать ненужного повтора с одним и тем же корнем.

«С нею произошло роковое происшествие» — вдвойне обидно, когда так пишет серьезный критик о прекрасном поэте.

Переводчик, уже не начинающий, не смущаясь ставит рядом запустение и пустынность, потерял рассудок и терялся в догадках, общий разговор в одном частном обществе, «внезапно возникшее самообладание овладело мною», «умозрительный склад ума». Все это — попросту неряшество.

У одного автора упитанный юнец не питал к кому-то неприязни, у другого герой испытывал легкое облегчение, у третьего гостей захватило предвкушение вкусной еды… Еще у одного: женщины преклонного возраста… были непреклонны, ощущение праздника — и рядом: люди казались праздными.

А ведь тут не требуется особой проницательности и чуткости, можно, кажется, вообще не думать и не чувствовать — умей хотя бы видеть и слышать!

«Идите к черту, — сказал он и поторопился отойти» — похоже, что и сам говорящий либо пошел к черту, либо отошел от черта подальше!

«Я его вижу насквозь и потому виду не подаю».

«Я, глядишь, и увидела бы».

«Шапка ухарски сползла на одно ухо», а вернее: мальчишка лихо сдвинул (или надел) ее набекрень.

Бабушка оттрепала внука за уши, и тут же он говорит ей: «Не видать нам этого дома, как своих ушей»!

«…Руки и прежде всего длинные пальцы, увенчанные красивыми, крупными ногтями» — и это, кстати, не перевод! И «запела… округлив глаза куда-то в затканный ночью… простор» — тоже не перевод!

«…Виски покрашены в седой цвет» — цвет все же не седой! Тогда уж, может быть, хотя бы выкрашены «под седину»?

«Ее лицо было молочно-белым, и на нем резко выделялись мочки ушей и веки глаз, окрашенные в розовый цвет» — кто видел мочки ушей на лице? И какие еще могут быть веки?

«…Он допил эль и выплеснул остатки на пол» — если допил, остаться уже нечему! Люди «ухали под струями воды в душевой, но как-то без особого воодушевления …»

«…В глазах было тоскливо-умозрительное выражение» — что сие значит?

«Высохшее лицо цвета старой кожи» — надо думать, лицо такое темное, словно кожа дубленая.

Попробуйте себе представить такую сценку из восточного быта: «женщина размахивала руками, выступая величаво, как изваяние, с корзиной, прочно державшейся на голове!» Пояснений, вероятно, не требуется.

Десятки несуразностей — и лишь единицы (причем не самые страшные) были выловлены редакторами. Все остальные перлы разошлись многотысячными тиражами. И приводить подобные ляпсусы можно сотнями.

Вероятно, особого разговора требуют переводы, выходящие в областных и республиканских издательствах. Тут, случается, роман классика напоминает известную рубрику «Нарочно не придумаешь»: «Молодой человек с кремовыми пирожками», «У него остановилось биться сердце», «С него соскочило затмение чувств», «Переулок неожиданно загнулся» … Один читатель прислал ворох этих выписок, причем извинился, что не может прислать всю книгу: он «угощает» ею друзей, «когда хочется посмеяться вволю». Чувство юмора у читателей драгоценно, но мне, профессионалу, не смешно. Ведь этот, прошу прощения, бред издан стотысячным тиражом! И подобное издается поныне.

Не так уж много зоркости и внимания надобно, чтобы заметить, если рядом стоят секунда и секундант, ясновидец и выяснил, обои и обаятельная, упоительно и поют, если теснятся тесовые крыши, чье-то тело взлетело вверх, «немолодая уже же нщина» (а можно уже немолодая…), «на базе базельских изданий» и прочее.

Некто «далеко не молод. Не далее как вчера» он делал то-то и то-то. Другой «успокаивает жену: ну-ну …» — говорит он… Третий — за рулем автомобиля: «Он знал, что старушка не подведет, и вел ее машинально. Должно быть, он водил машину с юности».

Такое может случиться ненароком, по рассеянности. Но читателю нет дела, отчего и почему оплошал литератор, кто этот литератор — мастер, подмастерье или нерадивый ремесленник. И читатель законно удивляется: а куда смотрел редактор?

А вот ошибки еще одного сорта — когда пишущий не замечает, что слово многозначно:

«…Ему захотелось пробежаться вниз по ступенькам… Но дисциплина и самоконтроль…

взяли верх, и он сошел вниз быстрым деловым шагом». И впрямь, нарочно не придумаешь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология
Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа
Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа

Повседневная жизнь Соловецкого архипелага, или просто Острова, как называют Соловки живущие на нем, удивительным образом вбирает в себя самые разные эпохи в истории России. А потому и книга, предлагаемая вниманию читателя, столь же естественно соединяет в себе рассказы о бытовании самых разных людей: наших современников и подвижников благочестия XV-XVI столетий, стрельцов воеводы Мещеринова, расправлявшихся с участниками знаменитого Соловецкого сидения второй половины XVII века, и юнг Великой Отечественной войны, узников Соловецкого Лагеря Особого Назначения и чекистов из окружения Максима Горького, посетившего Соловки в 1929 году. На острове в Белом море время словно остановилось, и, оказавшись здесь, мы в полной мере можем почувствовать это, убедиться в том, что повседневность на Соловках - вовсе не суетная обыденность и бытовая рутина, но нечто большее - то, о чем на материке не задумываешься. Здесь каждый становится частью истории и частью того пространства, которое древние саамы называли saivo, что в переводе означает "Остров мертвых".

Максим Александрович Гуреев

Документальная литература