Читаем Слово живое и мертвое полностью

Обидно читать у поэта: «Слышно, как по миру время идет». Ведь слишком известно и памятно, что значило на Руси пойти по миру, с сумой — побираться, просить милостыню, подаяние.

Странно у другого поэта: она «шарахнулась, смела». Затмение? Небрежность? Ведь «шарахнуться» прочно связано в нашем языке и восприятии не со смелостью, а с испугом!

Опять-таки в испуге можно отпрянуть, но можно ли отпрянуть лицом? И притом не со страхом, а с любопытством?

Можно ли творить чудеса ударом волшебной палочки? С детства мы помним, что феи в сказках проделывали это не ударом, а взмахом, мановением, легким движением волшебной палочки.

Можно столкнуть два обычно не соединяемых, далеких слова — и высечь искру поэзии. Но именно с умыслом столкнуть, соединить несоединимое. Иное дело — соскользнуть, по ошибке взять лежащее рядом, неточное, приблизительное. И, однако, это случается очень часто. Чаще всего — когда сдвинуто, смещено обычное речение.

«Завтрашний век… уже не за семью печатями» — полно, так ли? За семью печатями скрывается нечто мудреное, непостижимое, таинственное («книга за семью печатями»), а тут речь не о догадках, прогнозах, не о мудрой науке футурологии, просто близкое будущее — оно не за горами.

Говорят: мертвенная бледность, бледен как мертвец. Но не странно ли о миловидной женщине сказать в одной и той же строке, не переводя дыхания: «все та же очаровательная живость, тот же красивый, тонкий нос, мертвенная белизна кожи»?

«Он ее ставит на одну ступень с прислугой». Есть речение: ставить на одну доску. На ступень поднимаются.

В другой книге вам встречается бежавший раб, хотя естественно — беглый. В третьей — маленькие сошки вместо общеизвестного мелкая сошка.

Уж на что ходовой, обыденный оборот: «Он неглуп», «Он был не дурак». Но и тут порой встречаешь неряшество: «Он не был дураком».

«Он был высок, темноволос и, пожалуй, неплох собой» — а надо: недурен собой.

«…Они будут гнуть свою палку, пока не добьются этого». Одно из двух: либо герои перегибают палку, либо упорно гнут свою линию.

У охотника-враля «на всякий случай была байка в запасе». Слово взято неточное, небрежность привела к двусмыслице: охотник не одну какую-то байку припас «на всякий случай», а у него на каждый случай находилась какая-нибудь байка.

И в другом месте: «На всякий экстренный случай». Опять вывихнуто устойчивое речение. Читаем в газете: «Смертельные случаи» при эпидемии. Возможен смертельный исход болезни, возможна смертельная опасность, но случай все же смертный!

Счету нет таким сдвигам и вывихам.

«Не подавал никаких признаков сознания» — вместо был без сознания, либо не подавал признаков жизни.

«Разделяю от души!» — поди пойми, что человек хочет сказать: вполне разделяю ваши чувства, чувствую то же, что и вы, всей душой радуюсь вместе с вами.

«Она одергивала мужа за рукав» — странная помесь: можно одернуть человека или одернуть платье, но подергать, дернуть за рукав.

Человек «волочился на поводу» у богатой вдовушки. Можно идти на поводу, то есть покоряться. И очень распространено было в прошлом веке: волочился за (той же вдовушкой) — вот этого пишущий не чувствует.

Слышишь и читаешь «сделал услугу». Когда-то это было калькой, галлицизмом, а сейчас просто неряшество: по-русски — оказать услугу.

Часть нелепых, неверных решений до читателя не дошла. Другая часть когда-то увидела свет, но в более поздние издания уже не проникла. А добрая половина, увы, этаким гордым чертополохом проросла на печатных страницах.

Они чернели, словно туча — вместо естественного русского: они стали чернее тучи.

На человека злы «многие, кто по его милости остался без кола, без двора» — опять вывихнуто речение, надо: у когоне осталось ни кола ни двора.

Не убежать ли подобру-поздорову. Говорят: не убраться ли подобру-поздорову или уж просто — не сбежать (удрать) ли.

«…Он был все такой же: уверенный, щеголеватый, как с иголочки». Экая путаница! Щеголеватый может быть и костюм, и человек, человек может быть при этом свеж, как огурчик (что, видимо, и подразумевал автор), однако сам человек отнюдь не как с иголочки! Без всякого как, просто с иголочки, он может быть только одет, либо на нем костюм с иголочки.

Люди в барах до краев наливались спиртным. До краев или с краями наливают все-таки посуду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология
Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа
Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа

Повседневная жизнь Соловецкого архипелага, или просто Острова, как называют Соловки живущие на нем, удивительным образом вбирает в себя самые разные эпохи в истории России. А потому и книга, предлагаемая вниманию читателя, столь же естественно соединяет в себе рассказы о бытовании самых разных людей: наших современников и подвижников благочестия XV-XVI столетий, стрельцов воеводы Мещеринова, расправлявшихся с участниками знаменитого Соловецкого сидения второй половины XVII века, и юнг Великой Отечественной войны, узников Соловецкого Лагеря Особого Назначения и чекистов из окружения Максима Горького, посетившего Соловки в 1929 году. На острове в Белом море время словно остановилось, и, оказавшись здесь, мы в полной мере можем почувствовать это, убедиться в том, что повседневность на Соловках - вовсе не суетная обыденность и бытовая рутина, но нечто большее - то, о чем на материке не задумываешься. Здесь каждый становится частью истории и частью того пространства, которое древние саамы называли saivo, что в переводе означает "Остров мертвых".

Максим Александрович Гуреев

Документальная литература