Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности

Таким образом, стремление к независимости на деле нередко погружает человека во все большую зависимость. Цепочка решений, направленных на сохранение лица, приводит его к крайней степени социальной изоляции – и в отдельных случаях даже к самоубийству (при этом в последнем случае долги, оставшиеся от покойного, становятся для родственников полным сюрпризом).

За экономической логикой императива «Никто никому ничего не должен» стоит идея «очищения» своего пространства от всего чужого, претензия на абсолютную суверенность. Так, многие наши респонденты подчеркивали важность того, чтобы «умереть без долгов» или «не оставить никаких долгов детям» (эту идею «уплаты всех долгов» как главного жизненного приоритета подробно и саркастически разбирает в своей книге «Долг. Первые 5000 лет истории» антрополог Дэвид Гребер). Эти идеи и стремления укоренены в принципе негативной свободы, сформулированном философом Исайей Берлином, то есть свободы от любой зависимости, от любого связывающего вас отношения, которое не дает сказать: «Я делаю что хочу. Лично я. И никто другой не в состоянии участвовать в моей субъектности».

Этот принцип проблематичен хотя бы потому, что он ненасытен, его никогда не бывает достаточно. Момент, когда человек может заявить: «Я в достаточной степени свободен от всего», никогда не наступает. Сколько бы он ни «расчищал» различные сферы своей жизни от чужого влияния и присутствия, каждый следующий объект в поле видения начинает рассматриваться как некая опасность для его «я», его субъектности. Отсюда и невротическое желание все время преумножать эту самую негативную свободу, чтобы никому ничего не быть должным.

Но достижений – материальных, статусных – никогда не бывает достаточно, в стремлении к ним всегда будет ощущаться некоторая нехватка. Французский философ Жорж Батай в «Понятии траты» писал о том, что эта нехватка и есть человеческая социальность [122]. Отношение дара все время предполагает, что кто-то кому-то что-то должен, – здесь невозможно быть в расчете, здесь все время есть избыток, немедленно порождающий зависимость. Для Батая этот маленький избыток и есть то, на чем держится система социального взаимодействия.

В отличие от негативной свободы, свобода позитивная – то есть так называемая свобода «для» – предполагает совместные действия и какой-то совместный продукт. В рамках позитивной свободы субъектность не может быть полностью оторвана от коллективных интересов, на место «я» она ставит «мы»: «Мы это делаем вместе. Мы вместе сами определяем себе цели. Для того чтобы перейти от одного к другому, я должен стать чем-то большим, чем я сам. Я должен стать частью чего-то большего, потому что иначе я всегда буду противоречить этому самому коллективному субъекту». Это коллективистское основание позитивной свободы многократно подвергалось критике, в том числе и со стороны самого Исайи Берлина, – очевидно, что в своих крайних проявлениях она может вести к репрессивным формам социальности. Однако именно от этой крайности нас может уберечь модель дарообмена, предложенная Поланьи: у субъекта сохраняется некоторая индивидуальность именно потому, что без индивидуальности реципрокность, взаимность дарения невозможно помыслить. Индивидуальность нужна этим отношениям для того, чтобы каждому было что дарить.

Наконец, разрушительная сила легкодоступных и обезличенных кредитов заключается в том, что кредит становится альтернативой коммуникации, способом быстро удовлетворить ту или иную потребность, не вступая в коммуникацию и не налаживая отношения. Например, ребенок просит родителей купить ему гаджет – ведь у всех в школе уже есть! – и слышит в ответ ожидаемое «отстань». Более развернутый ответ – о том, что не все, что есть у всех в школе, надо хотеть; о том, что в семье может не быть денег, – требует сложной коммуникации. Для того чтобы ребенок в такой ситуации понял родителя, нужна не одноразовая воспитательная мера, а длительный континуум общения, доверительных отношений. И именно такая коммуникация предполагает любовь, потому что нужно создать какую-то совместность, превышающую и вас, и его, должно появиться что-то большее. Что проще? Проще пойти и взять кредит, пусть ребенок успокоится.

Чем больше возможностей взять кредит, тем больше соблазнов ни о чем ни с кем не договариваться. Когда в маленьком городе появляется микрокредитование, в нем начинают распадаться остатки сообщества, остатки коллективной жизни. Человек становится негативно свободен: он больше не вынужден чувствовать чужой локоть и что-то терпеть, ему больше не нужно если не отчитываться перед остальными, то по крайней мере признавать их право на социальный контроль. Вместо всего этого на центральной площади появляется маленькая дверка с надписью «Кредит».

Ничего не чувствую Наталья Савельева, социолог, публицист