Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности

Современные высказывания в соцсетях полны указателей на потенциальную травму. Студенты моего курса по коллективной травме на кафедре этнологии исторического факультета МГУ несколько лет выполняли семинарское задание по обнаружению признаков или следов травматического мировосприятия, памяти или поведения. Студенты отмечали феномен символического расширения, потери некоторыми понятиями границ, в результате чего эти понятия начинают покрывать собой все большие смысловые территории в попытке «одомашнить» новые зоны потенциально травматического опыта, например опыта столкновения с насилием (переживания или наблюдения), для которых нет еще самостоятельного определения. Вот несколько цитат из студенческих эссе:

В период с 2000 по 2006 гг. понятие «зверство» употребляется в четкой привязке ко времени и пространству. Оно ассоциируется в первую очередь с военными преступлениями немецких солдат в годы Второй мировой войны, с красным террором и чеченскими войнами… «Зверство» имеет также стойкие ассоциации с пытками, пленом и лагерями… После 2010 г. «зверство» начинает расширять свои границы. Оно становится возможным не только в результате войны или военного конфликта, «зверство» начинает вторгаться в реальность читателя. В интернете помимо статей об «исторических зверствах» появляются новости об «обыкновенных зверствах», которые ранее игнорировались или оставались незамеченными… Без «зверства» сегодня не может обойтись ни одно СМИ. Благодаря поиску на сайте информационного агентства «РИА Новости» удалось выяснить, что в 2017 г. в 97 статьях было использовано слово «зверство», в 2016 г. – 139, за 2015 г. – 163. «Зверство» – удобный инструмент для дегуманизации и демонизации объекта («Британский министр заявила, что Россия позволяет Асаду совершать зверства», «Власти Крыма назвали зверством разрушение памятника Ленину в Судаке»), а также своеобразная «неоновая вывеска» для привлечения внимания аудитории («Варианты новогодних елок, которые выдержат домашнее „зверство“», «Зверства на трассе», «Клещи на Кубани зверствуют»).

Абсолютным лидером среди указателей на возможную травму стало слово «ад». Об аде говорят и пишут все и везде. Это объединяющий конструкт. Даже безобидные превосходные степени и определения стали тусклыми. Востребованы не «плохие», «хорошие», «более лучшие», «крутые», а «адски крутые» вещи и события.

Люди стремятся гиперболизировать свою оценку событий, свои переживания – отсюда «адская жара», «адский холод», «адская пробка». Зачем? Чтобы подчеркнуть значимость события и своих переживаний. Все остальные знакомые и привычные слова их только принижают и обесценивают.

Слово «ад» выпало из религиозного контекста и заменило собой «зло». В списке того, что маркировано адом, оказываются аварии, катастрофы, смерти невинных людей, так называемые трэш-новости, действия властей, отход от какой-то нормы, негласного или гласного правила. По сравнению с библейским адом, который несущественен (он не на Земле, он лишь контрастное вещество для выявления рая), ад соцсетей всегда локален и имеет все признаки субъектности: