Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности

На англоязычном форуме для студентов участники пытаются выяснить, является ли следующий прецедент харассментом: «Если бы вы вежливо сказали парню, что вам неудобно, когда он делает по поводу вашей внешности комментарии сексуального характера, а он все равно продолжает – считается ли это харассментом?» Среди ответов: «Да, это харассмент», «Ты можешь позвонить по номеру службы неэкстренной помощи и сообщить об этом. Сохраняй все соответствующие скриншоты», «Бей их по носу каждый раз, когда они это делают, они скоро остановятся». На русскоязычных форумах, где обсуждается аналогичная тема, помимо прогрессивного мотива поддержки жертвы выраженно представлен также консервативный мотив: «Что плохого в предложении сексуального характера? Многие женщины об этом мечтают понапрасну», «Либерасты хотят жить по еуропэйским стандартам. Пущщай теперь на своей шкурке почувствуют харассментов ситуевину».

Помимо сексуального контекста довольно часто в англоязычной среде можно встретить ассоциацию харассмента с другими разнообразными контекстами уничижительного отношения к человеку. Например, на одном из форумов спрашивают, не харассмент ли следующая ситуация: «Я работаю на производственном предприятии, где большинство сотрудников – белые. Я афроамериканец, и группа сотрудников начала шутить и дразнить меня по поводу того факта, что я единственный афроамериканец в нашей рабочей группе. Сначала казалось, что они ничего не имели в виду, но комментарии стали более частыми и обидными. Они говорят что-то вроде „Пусть это сделает черный парень“, когда нужно выполнить какую-то грубую работу, или „Это обратная дискриминация!“, когда я первым иду на обеденный перерыв». В русскоязычном контексте пока не встречается ассоциация харассмента с пренебрежительными шутками и издевками несексуального характера. Для того чтобы поведение было классифицировано как харассмент, нужны куда более веские причины, чем сомнительные шутки.

Постсоветская общественность только сейчас начинает переосмысливать опыт прошлого и привычные шаблоны поведения в категориях харассмента. Это переосмысление начинается с самых недопустимых по западным меркам прецедентов, в частности сексуальных домогательств в рамках иерархичных отношений, особенно со стороны преподавателей. «Я училась в 2000−2005 годах на историческом факультете МГУ, и тогда не было никакого понимания в принципе относительно того, как преподаватели должны относиться к студентам. На первом курсе у нас был профессор, ему было лет этак под девяносто, и он делал вид всегда, что тихо говорит и плохо слышит. На экзаменах всегда надо было садиться ближе к нему, и он как бы случайно клал руку на грудь или коленку. Когда я рассказала об этом маме, она сказала, что и в ее времена (она тоже училась на истфаке) он так делал, и посоветовала сильно не париться, потому что это „совершенно безвредно“», – рассказывает студентка «Ленте. ру». В украинском контексте аналогичная ситуация: «Мы тогда не знали слова „харассмент“. Вообще ничего не знали – преподаватели делились на „нормальных“ и „ненормальных“. Вроде чувствуешь, что человек неправильно себя ведет, но не уверена, что можно жаловаться. Не лапает же, оценки не занижает. И я на пенсионеров не обижаюсь… Они хорошие люди, просто старые дураки»; «Мыслей жаловаться не было. Подругу это не угнетало. Просто считала его шизиком и старалась подальше отсаживаться», – говорят студентки Киево-Могилянской академии.

То, что раньше интерпретировалось в категориях сумасшествия и неадекватности, теперь переосмысливается в категориях харассмента. Жить со второй формулировкой, возможно, безопаснее, но в первой было больше способности выдерживать другого. Сумасшествие не редуцирует человека ко злу; в сумасшествии нет злого умысла, а предположительное безумие может служить способом и оправдать человека, и продолжать с ним отношения – с учетом «особенностей». Тот же, кто обвиняется в харассменте, – по определению злоумышленник. Причем к харассменту (то есть ко злу) сводится вся его сущность. Преподаватель-харассер перестает быть преподавателем, после изобличения он – никто, кроме как харассер. Его преподавательская деятельность становится лишь контекстом его харассмента. В нем больше нет ничего, кроме зла, которое должно быть наказано.