Я поднялась к себе и легла спать. Не знаю, сколько прошло времени. Наверное, я уже начала засыпать, но тут дверь моей спальни со скрипом открылась. В комнату проскользнул Мартин. В тусклом свете я разглядела, что он был в пижаме. Он подошел к кровати, приподнял одеяло и лег рядом со мной. Как пишут в дамских романах, его «мужское естество воспряло». Он поцеловал меня в плечо, потом в шею. Одной рукой он потянулся к подолу моей ночной рубашки. Я удержала его руку на месте. Он сбивчиво попросил разрешить ему «только потрогать». Я сказала, что никаких «только потрогать» не будет и что если он сейчас же не уйдет к себе в комнату, я буду кричать и разбужу его родителей. Он вздрогнул всем телом, словно в каком-то странном припадке, и на секунду как будто оцепенел, а потом я почувствовала, как мне на живот пролилось что-то липкое и вязкое. Как только его хриплое дыхание чуть успокоилось, он встал с кровати и извинился. Умоляющим голосом попросил ничего не рассказывать его родителям. Разумеется, я и не собиралась рассказывать, но сказала Мартину, что еще подумаю. Позже мне пришло в голову, что я, может быть, зря его прогнала. Пусть бы он сделал то, ради чего приходил. Может быть, это было бы не так уж противно.
Мне вдруг стало неловко, и я украдкой взглянула на Бретуэйта. Он сидел, сложив руки на животе. Он вроде бы не собирался меня прерывать, и я продолжила свой рассказ.
На следующий день, день моего отъезда, Мартин так и не вышел проститься, и у меня было чувство, что он нарочно меня избегает. В поезде я нашла купе, где было свободное место у окна. Я села спиной по ходу движения. Мне нравится ощущение, что тебя будто подхватывает и несет неодолимая сила. Ощущение, которого не бывает, когда ты сидишь по ходу движения. Женщина с внешностью старой девы занимала среднее сиденье из трех напротив. Мы обменялись рудиментарными приветствиями. Ее выбор места явно указывал на собственнические наклонности. Усевшись по центру, она как бы распространяла свое владение на все купе. Поезд еще даже не тронулся, а она уже разложила по обе стороны от себя вязальные принадлежности, заняв ими еще два сиденья. Ее длинная юбка, доходившая почти до лодыжек, пришлась бы к месту и в эдвардианскую эпоху. На лацкане ее жакета красовалась брошка с камеей, и даже в купе она не сняла темно-зеленую фетровую шляпку с пером. Однако я обратила внимание, что ее кожа – на лице и щеках – была достаточно свежей и совсем не старушечьей. Несмотря на старомодный наряд, вряд ли ей было больше сорока лет. Но независимо от возраста она производила впечатление человека, пребывающего в состоянии перманентного раздражения. Ее жизнь не сложилась, и чтобы уберечься от будущих разочарований, она задушила в себе все надежды. Она вязала детскую кофточку. Видимо, для племянника или племянницы, поскольку у нее не было обручального кольца. Можно представить, как ее бедная сестра боится ее ежегодных визитов и втайне ликует, когда она наконец собирается уезжать. Возможно, когда-то она отвергла ухаживания молодого человека и с тех пор мучается сожалением.
Я закрыла глаза и прислонилась головой к окну, как будто собираясь уснуть. Поезд отошел от перрона, и буквально через минуту дверь купе распахнулась. Я открыла глаза. В дверном проеме стоял розовощекий молодой человек с густо напомаженным волосами, в светлом бежевом плаще. В левой руке он держал плотно набитый портфель, в правой – незажженную трубку.
– Не возражаете, дамы, если я к вам присоседюсь? – проговорил он преувеличенно жизнерадостным голосом. – Если, конечно, у вас не собрание суфражисток. Не то чтобы я против. На самом деле я только за.
Старая дева одарила его кислым взглядом. Она была явно против. Я приветливо улыбнулась, хотя бы только затем, чтобы дистанцироваться от своей мрачной попутчицы.
Молодой человек забросил портфель на багажную полку и, зажав трубку в зубах, снял плащ так поспешно, словно тот вдруг загорелся. Под плащом обнаружился твидовый костюм-тройка такого покроя, от которого даже мой папа отказался бы еще до войны. Я подумала, что он, наверное, младший сотрудник в какой-нибудь бухгалтерской фирме который считает, что, одеваясь в таком старомодном стиле, он скорее добьется расположения начальства и продвижения по службе.