Мурин навис над Шольцем, дал ощутить ничтожество его положения: враг его был на ногах, при сабле и полностью одет, тогда как сам Шольц лежал распластанным и даже не мог откинуть одеяло, ибо был в одной ночной рубахе. Мурин приблизил к нему лицо:
– Отвечайте!
Из глубины дома донесся голос, спросивший что-то по-немецки. Не получил ответа.
– Ну! – встряхнул за плечо Мурин.
Шольц вжался в подушку, в матрас, в сетку кровати. Моральный дух его улетучился. Челюсть затряслась. Заблеял:
– Ранен – был! Но ее я не видел!
– Лжете! Я вас видел!
– Да, я был там. Что странного? Это мой дом. Потом раздался взрыв. Меня выбросило на мостовую, нога моя была повреждена, и Баумгартен взял меня к себе. Говорю вам, я не видал никакой мадам Бопра. Если вам угодно мне не верить, то не верьте. Правды это не изменит.
– Допустим, не видали.
– О чем я и толкую!
– Тогда какое дело привело ее в ваш дом?
Аптекарь Баумгартен приоткрыл дверь:
– Господин Шольц, вы в порядке?
В руке у аптекаря был молоток. Он вряд ли прихватил его сюда, чтобы прибить в комнате вывеску. Мурин, хоть и был при сабле, решил не испытывать судьбу. Но и Шольц решил ее не испытывать. Оборотил лицо к своему товарищу:
– Мой друг, господин офицер немного взволнован. Но теперь уж уходит.
С вызовом посмотрел Мурину в глаза:
– Спросите саму мадам Бопра, по какому делу она желала меня видеть, потому что я не имею ни малейшего представления, что ей от меня было надо. Всего хорошего, сударь!
Аптекарь посторонился и дал Мурину выйти.
На появление хозяина Азамат отозвался фырканьем, заплясал на месте, как бы говоря: «Ну и носило ж тебя. Я чуть со скуки не помер».
– Ну дела, – пробормотал Мурин, вставляя ногу в стремя. Запрыгнул в седло. Шольц либо солгал, либо – и правда не знал, что Луиза Бопра была в тот день в его доме. Она могла проскользнуть туда незамеченной и тайком дожидаться хозяина. Чтобы застать Шольца врасплох? Но зачем ей это понадобилось? Шольц, возможно, сказал правду, что не знал, что Луиза Бопра находилась тогда в его доме. Но что он не имел с ней никаких дел? – враньем несло за версту. Эти ассигнации, которыми французы швырялись в театре направо-налево. Эти зарытые в землю товары. Этот взрыв…
Все это нравилось Мурину меньше и меньше. «Надо же, – вдруг пришло на ум, когда он ехал кривыми московскими улицами. – А ведь последние дни я совсем не думал о Нине». Он заставил себя вызвать в памяти ее лицо. Но оно растаяло прежде, чем выступило из мглы. Две вещи не могут одновременно занимать одно и то же место, говорят философы. Мысли Мурина были заняты мадам Бопра.
Было объявлено, что войскам предстоит в самое ближайшее время выдвинуться вослед армии Наполеона, которая отступала тем же путем, что пришла: по Большой Смоленской дороге. Дорога представляла собой разбитую канаву посреди разграбленной, разоренной и сожженной местности. Ни людей, ни еды, ни корма лошадям. Все шумно радовались этой ошибке великого человека (еще не соображая, что, идя след в след, и сами столкнутся со всеми теми же тяготами). «В самое ближайшее время!» – думал Мурин. Он почти осязал, как оно утекает сквозь его пальцы. Приказ выступать мог быть отдан в любой день. И тогда уже ничего поделать будет нельзя. «Я должен успеть. Я должен успеть», – повторял он мысленно и чувствовал, как покалывает в ладонях.
Изотова он нашел у окна. Они не встречались с того дня, как их рассыпали. А тем паче не обсуждали происшествие.
Изотов брился. Круглое легкомысленное зеркальце он пристроил на подоконник. Оно было таким маленьким, что Изотов, скашивая глаза, то и дело поворачивался то одной намыленной щекой, то другой, водил задранным подбородком. Пена похрустывала под ножом бритвы. Изотов вдруг остановил и отнял нож. Улыбнулся сквозь мыльную бороду. Мурин понял, что Изотов заметил его отражение в своем зеркале.
– Уж не явился ли ты сообщить мне, что никак не можешь быть на моей попойке, или что-нибудь такое же дурацкое?
Улыбнулся и Мурин – уж больно смешная физиономия была у Изотова в этой мыльной пене:
– Твою попойку я б в жизни не пропустил! Но ты прав: пришел с вопросом, и весьма дурацким.
– В карты продулся?
Мурин отмахнулся.
– Не гадай – не угадаешь. А лучше брейся, пока пена не засохла.
Изотов снова принялся водить бритвой, то так, то эдак вытягивая физиономию, чтобы обеспечить бритью гладкость. Поглядывал то в зеркальце, то на Мурина, который заговорил:
– Ты помнишь тот случай, когда мы с тобой в заброшенном доме нарвались на мародера с гранатой?
– Слава богу, не рамолик.
– Там была какая-то женщина.
– Была. Досадный случай. Уж лучше б не напоминал. – Изотов скривился под мыльной пеной.
– Но ведь там был кто-то еще, ты это помнишь?
– Ну да. Каналья этот. Мародер. Если хочешь спросить, не жалею ли я, что его уложил, то отвечу: жалею, что не уложил несколькими мгновениями раньше, пока сука гранату не швырнул.
– Ты успел его рассмотреть?
Изотов опустил бритву, задумался:
– Да так. Там особо глядеть некогда было. Отребье и есть. А тебе на что?
Мурин встал между ним и зеркальцем.