Случай в Семипалатинске

Двое немолодых мужчин проехали по русской половине города. Лыков постоял возле дорогого его памяти домика в переулке Двенадцать Тополей. Он сохранился в том же виде, в котором его помнил Алексей Николаевич. Но теперь там жили чужие люди. На кладбище питерца охватила тихая грусть. Иван Осипович следил за местом упокоения Ольги, могила была ухожена, ограда подновлена.

Вечером они сидели в саду возле арыка и разговаривали. В июне в Ташкенте можно жить только после захода солнца и только если рядом арык. Под чинарой стоял стол с самоваром и бутылками. Лыков и Скобеев не виделись четыре года, и оба отметили, что постарели. Иван Осипович разглядел свежие шрамы на голове питерца и тактично поинтересовался, что случилось. Сыщик рассказал, как осенью попал в бандитскую засаду и уже прощался с жизнью…

Ранним утром по холодку гость в сопровождении хозяина отправился в лагеря. Они располагались в тридцати пяти верстах от Ташкента. Местность была покрыта зеленью, с гор дули ветра, но все равно днем температура достигала сорока градусов по Цельсию. Начальник окружного штаба проживал в бараке напротив казачьих палаток. Лыков подъехал в девять часов и передал вестовому свою визитную карту. Очень быстро из барака вышел генерал-майор Рихтер и сказал:

— Барон Таубе телеграфировал мне. Я подготовил письмо на имя губернатора Семиречья Покотило. Тот примет все необходимые меры. По делам полиции имейте дело с вице-губернатором Осташкиным, он на этой должности уже пятнадцатый год и реально управляет областью. Генерал-адъютант Мищенко подтвердил, что вы можете обращаться к нему напрямую. Мы подпоручика Лыкова-Нефедьева в обиду не дадим, такими офицерами не бросаются. Однако чем быстрее вы снимете с него обвинения, тем лучше.

— Сам в этом заинтересован.

— Я понимаю. Чем еще могу помочь?

— Как мне найти капитана Тришатного?

Генерал улыбнулся:

— Николай Петрович по своей секретной должности сидит в Ташкенте. И мечтать не может о выезде за город. Возвращайтесь туда, вы застанете его в штабе округа чуть не круглые сутки. Он предупрежден о вашем приезде и ждет.

— Благодарю, ваше превосходительство.

— Гвидо Казимирович называйте меня. Передайте капитану, что я разрешаю посадить вас в коляску к фельдъегерям. Так вы быстрее доберетесь до Верного. Вот письмо губернатору. Честь имею!

Вся беседа не заняла и пяти минут. Рихтер был деловит и корректен, а необходимые бумаги подготовил заранее. Во всем чувствовалась военно-штабная выучка. Слова насчет Мищенко особенно обрадовали сыщика. Тут, вдалеке от Петербурга, генерал-губернатор был и царь, и бог. Правда, на все лето высшее начальство уезжает на дачи, за семьдесят верст, в Чимганские горы. Там нежарко, здоровый климат и много зелени. Раз в две недели бонзы наведываются в столицу края для важных встреч. А так бумаги им возят туда, и город, лишившись сразу и войска, и начальства, скучнеет.

Обратно пришлось добираться уже по жаре. Лыков выждал до пяти часов, когда на улицах города снова появлялась жизнь, и отправился в штаб округа. Здание штаба находилось на пересечении Московского и Кауфмановского проспектов, напротив Константиновского сквера. Дежурный унтер-офицер вызвал вестового и приказал проводить солидного господина в разведывательное отделение.

Капитан Тришатный оказался рослым подтянутым офицером с точными, как у автомата, движениями. Юнкера называют таких отчетливыми и стараются на них походить…

— Здравствуйте, Алексей Николаевич, — обрадовался он гостю. — Зовите меня Николай Петрович. По моим прикидкам, вы приехали еще вчера. Ждал утром — нету. Что случилось?

— Ездил в лагеря к генералу Рихтеру.

— Ага! Письмо к губернатору получили?

— Получил. А еще Гвидо Казимирович велел передать, что разрешает посадить меня к фельдъегерям для скорости.

— Очень хорошо. Это, кстати, была моя идея. Ну, поговорим?

Они сели в пустой комнате. Здание штаба округа было тихим и безлюдным, все, кто мог, ушли. Капитан велел вестовому принести два стакана чая и начал:

— Сейчас я не могу поехать с вами, много дел. Но через полторы недели надеюсь вырваться. Так что начинать дознание вам придется в одиночку.

— На кого я смогу там опереться? Полиция помогать не станет, ее военные дела не касаются. Помощника прокурора, который ведет следствие, зовут Штюрцваге. Мне сказали, будто бы он опытный и порядочный, зря ничего не припишет. У Николая были помощники среди казахов, верные люди. Но главного из них вы тоже посадили в тюрьму. Нельзя ли выпустить Ганиева? С его помощью мне будет много легче.

Тришатный лукаво усмехнулся и зачем-то взглянул на часы.

— Николай Петрович, что скажете?

— Еще тридцать секунд… Ага, я слышу его шаги.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Ботабай.

— Алексей Николаевич, вы уже здесь! — радостно воскликнул он, протягивая питерцу руку. — Наконец-то.

— Ты на свободе? А мне говорили, что в каземате, горюешь вместе с Николаем.