Мужчина в таких случаях никогда не страдает, его никто не винит. Виноватой всегда бывает женщина.
Она быстро шла, почти бежала, сама не зная, куда направляется. Потом вдруг остановилась, поняв, что направляется в свое любимое местечко, где обычно делилась своим бедами с пчелами, — к ульям.
Но ульев больше не было и не было больше пчел, которым можно было бы поведать о своих бедах. Бабушки тоже больше не было, а ее собственная жизнь была в развалинах.
Она расплакалась.
В полном унынии, чувствуя, как жестоко обошлась с ней жизнь в очередной раз, она сидела на холодной каменной скамье, и по щекам ее катились слезы. Сколько времени прошло с тех пор, как она позволила себе как следует выплакаться? Она не помнила. Возможно, она не плакала со дня похорон бабушки. Или с тех пор, как в последний раз заперла их коттедж. Об отце она так не горевала. Его смерть была большим облегчением для всех.
Мэдди плакала до тех пор, пока не осталось слез.
Потом она глубоко вздохнула и поднялась на ноги — спокойная и усталая. Слезы пошли ей на пользу. Она направилась по тропинке, бегущей вдоль леса. Это было ее излюбленное место для прогулок: с одной стороны шумел лес, с другой — простирались зеленые склоны холмов. А если подняться наверх, то с вершины холма можно было любоваться видами в нескольких направлениях сразу. Она любила бывать в этом месте. Открывающиеся виды помогали ей взглянуть на свои проблемы в перспективе.
На деревьях зеленели почки. В полях пробиваясь из-под снега, цвели подснежники, изящные головки которых кивали на ветру словно застенчивые девушки. На одном из полей она увидела пару ягнят, ярко-белых на фоне зеленой травы, которые, стоя на длинных неуклюжих ножках, сосали своих маток, тряся от удовольствия хвостиками. Весна чувствовалась повсюду.
Но она не ощущала прилива сил. Она была измучена и опустошена.
Взобравшись на вершину холма, она вдохнула чистый холодный воздух. Все варианты ее дальнейших действий лежали перед ней: в одном направлении виднелась деревня, в другом — Уайтторн-Мэнор, а еще дальше к северу находился Файфилд-Плейс... Файфилд-Плейс и мистер Хьюм.
Из деревни ей придется уехать. Возможно, это было проявлением слабости с ее стороны, но она не вынесла бы шепота за своей спиной и того, как отворачиваются от нее при встрече ее новые друзья. Раньше у нее никогда не бывало подобных друзей. Во Франции они всегда соблюдали дистанцию в общении с ними.
Дети тоже пострадают от ее погубленной репутации. Нет, остаться здесь она не могла.
У нее было пятнадцать фунтов. Этого, конечно, недостаточно, чтобы начать жизнь заново. Единственным, что помогло им выжить здесь, была номинальная арендная плата за коттедж, назначенная сэром Джаспером. И хотя она не сомневалась, что Нэш с уважением отнесется к договоренности с сэром Джаспером, она не сможет здесь оставаться.
Символическая арендная плата лишь подольет масла в огонь сплетен.
С тяжелым сердцем она еще раз взглянула на открывающийся вид и содрогнулась. Иного выхода у нее не было.
Нэш ругал себя. Во всем виноват его проклятый темперамент. После всех мер, которые они приняли, чтобы не скомпрометировать ее, он вдруг открылся. И перед кем? Перед Харрисом! Но еще того хуже был взгляд, который она бросила на него, когда поняла, что к нему вернулась память, а он не сказал ей об этом. Он даже не подумал о ее чувствах. Он думал лишь о том, каким образом остаться здесь, в коттедже, как защитить ее от Кровавого аббата. Он обидел ее. Сильно обидел, судя по всему. Пропади все пропадом! А защищая ее от Харриса, он навлек на нее еще большие неприятности! Что, черт возьми, ему теперь делать?
Он стал причиной скандала, ему и исправлять положение. Но каким образом?
Обычным решением в случае скомпрометированной добродетели была женитьба. Его тело с явным одобрением отнеслось к такому варианту. Нэш перевел взгляд с изношенных, выгоревших платьев, развешанных на крючках в алькове, на котелок с супом, висевший над огнем...
Мэдди была добрым, простодушным созданием: ухаживала за пчелами, курами и детьми. Она была красавицей, не испорченной элементарным образованием. Кроме короткого периода жизни в доме отца-джентльмена, она жила в коттеджах и выращивала овощи в огороде.
Интересно, смогла бы Мэдди жить как он — вращаться в самых высших кругах международного светского общества? Мужчины с одобрением отнеслись бы к ее красоте, но женщины... Они бы ее быстренько раскусили, подумал он. Разнюхали бы все о ее происхождении — они всегда это делали — и заклевали бы ее в мгновение ока.
Нет, с его стороны было бы эгоистично и жестоко тащить за собой Мэдди в этот мир. И ему пришлось бы наблюдать, как люди его мира разрушают ее оптимистический взгляд на жизнь. Этого он не смог бы вынести.
Он не нарушил ее девственность, а лишь скомпрометировал ее перед человеком, который имел зуб против них обоих.
Все, что ей действительно было нужно, — это новое жилье, чтобы прекратить сплетни, и доход, напомнил он себе. И защита.