Случайная тайна от олигарха

— Я всегда искал и наделся увидеть в твоих глазах ту любовь, которая есть в моих. Но каждый раз, когда я заглядывал в них, Мирьям, и все, что видел — это обожание, но только вот ко мне оно никакого отношения не имело, — Давид горько усмехается, заставляя натянуться мои нервы, словно тетива лука. — Я наделся, что ты поймешь, осознаешь, но видимо я тешил себя надеждами. Максим — единственный, кто прочно засел в твоей прелестной головке. Только вот за какие заслуги? Это для меня всегда оставалось загадкой. За синие глаза? — голос саркастичный. В нем отчетливо слышатся ноты собственника.

Он проводит рукой по затылку и смотрит на меня из-под широких темных бровей. Такой красивый и сильный. Боже, и он считает, что я люблю другого! О, нет, нет…

— Я влюбился в тебя с первого взгляда, Мирьям, — неожиданно шокирует своим признанием Давид. — Для меня это было потрясение, ведь в тебе было все то, что мне так ненавистно в других, но, тем не менее, в тебе я души не чаял, — кривит уголок губ. — Капризы, высокомерие… Я долго думал и не мог понять, почему вляпался с такой силой — резко и бесповоротно, пока не осознал, что дело далеко не в кукольной внешности. Да, ты самая красивая девушка,

которую я когда-либо видел, без преувеличения, но правда в другом. Правда любви именно в том, что любишь в человеке ВСЕ.

Смотрю на него, словно зачарованная. На его гордый профиль, глаза, губы. Смотрю и не верю своим ушам.

— Недостатки любишь так же сильно, как и достоинства — они не разделимы. Они — одно целое, потому что это ты! Мирьям, — продолжает Давид, — я видел в тебе ту самую беззащитность, которая не может оставить равнодушным; доброту, которую ты так пыталась замаскировать за высокомерным взглядом. Твоя непосредственность и живость ума покорили меня.

Его слова попадают в самое сердце. Никогда мне не было так одновременно и хорошо, и больно. Полный раздай! Комкаю в ладони записку. Сейчас или никогда! Поднимаю глаза полные слез.

— Подожди, я сейчас, — хриплю, а затем, ни разу не обернувшись, выхожу из гостиной.

В своей комнате на дне ящика комода нахожу тот самый злополучный дневник. Сколько я его не писала? Кажется, с того самого момента, когда погибли родители. Сжимаю в руках похожий на толстую тетрадь в кожаном переплете дневник и на секунду прикрываю глаза. Противная тошнота атакует вновь и вновь.

Перенервничала так сильно, что кружится голова. Делаю глубокий вдох, который с шумом вырывается выдохом из глубины души. Я делаю все правильно. Всего мгновение уходит на то, чтобы вернуться в гостиную. Или время так быстро бежит? Точь-в-точь так и бьется мое трепыхающееся, как крылья бабочки, сердце. Давид стоит у окна спиной ко мне. Широкая спина напряжена, через рубашку видно, как перекатываются крупные трапециевидные мышцы.

— Вот, — жду, когда он обернется, чтобы без сопротивления утонуть в глазах цвета крепкого кофе. Смело делаю шаг вперед, ощущая на себе внимательный взгляд. Когда я передаю дневник, на секунду наши пальцы соприкасаются. Это похоже на взрыв. Наверняка по своей силе он не уступает тому, что случилось в Хиросиме.

— Прочти. Ты все поймешь.

Прикусываю губу. Если бы только кто-то знал, как тяжело мне далось это решение. Безумно тяжело, будто ломаю себя. Ни один человек никогда не читал мой дневник, ни единая душа! — Что это? — Давид с легким недоумением опускает взгляд на тетрадь, перетянутую коричневой, мягкой, телячьей кожей, которая уже находится в его руках. В карих глазах тут же появляется понимание.

Смело встречаю его взгляд.

— Тот самый дневник, из которого вырван этот лист. Ты увидишь это место. Можешь прочесть ВСЕ. Давид без слов кивает, и меня накрывает волной облегчения. По крайней мере, он не отказал, он готов выслушать меня и попытаться разобраться. Если бы не мучительная головная боль, что тисками сжимает виски, наверняка я бы даже смогла улыбнуться.

— У меня одна просьба…

Давид вынимает вибрирующий телефон из кармана и я, лихорадочно облизнув пересохшую от волнения нижнюю губу, спешу договорить прежде, чем нас прервали:

— Я хочу, чтобы ты мне показал то видео, о котором идет речь.

Давид задумчиво подносит большой палец к губам. Его взгляд прикован к моему дневнику. Прежде, чем ответить, он сильнее сжимает корешок тетради. Так сильно, что костяшки пальцев бледнеют. Похоже, одно упоминание о пленке выводит его из себя. Но я должна, обязана видеть то, из-за чего он считает, что я бескомпромиссно виновата.

— Хорошо, запись в офисном сейфе. Раз ты так этого хочешь, завтра ты ее увидишь. По щеке настырно ползет слеза, щекоча чувствительную кожу, и я с раздражением смахиваю ее прочь.

— Спасибо.

Давид приоткрывает губы, но затем, словно передумав, вновь плотно сжимает их. Нахожу в себе силы улыбнуться. Пусть жалко и вымучено, но все же. Киваю на сотовый.

— Ответь. Должно быть, это важно.

Когда Давид поворачивает телефон в руке, машинально кидаю взгляд на экран. Камилла. Дыхание перехватывает так, как будто лечу в развернувшуюся подо мной безобразно глубокую черную пропасть.

Давид подносит трубку к уху и, глядя мне в глаза, отвечает: