С языка срывается совсем не то, что находится в сердце, а то, что мучает подозрениями разум:
— Ты, правда, поможешь мне вернуть наследство?
Широкие ладони Давида скользят нежно к моим плечам, а затем принимаются мягко массировать предплечья.
— Я все решу, — шершавые подушечки пальцев так приятно прикасаются к чувствительной коже, что я почти млею под этими прикосновениями. — Настолько, насколько в моих силах, милая.
Милая… Прикрываю томно глаза, не в силах бороться с окутавшей, словно теплый кокон, негой.
— Я отдам тебе половину, — шепчу, полностью растворяясь в нежной ласке. — Это будет мое приданное.
Сильные пальцы на секунду останавливаются, а затем продолжают свой путь выше, к шелковистой тёмной массе волос. Один из пальцев отводит в сторону ароматную прядь и проходится по взволнованно бьющейся жилке, прежде чем я слышу:
— Это не важно.
Голос Давида неуловимо меняется, и я поспешно открываю глаза. Скептически фыркнув, слегка наклоняю голову набок. Проснулась моя рациональная сторона. Ну, а что поделать? Слишком уж я похожа на своего отца.
— Важно. Ведь в мое наследство входят акции «Парадайз». Как же слияние? Несколько секунд он пристально смотрит на меня, словно изучая, а затем неопределенно кивает.
— Как скажешь, — взгляд карих глаз опускается на наручные часы, а затем следующей фразой Давид буквально выбивает воздух из лёгких. — Сейчас заедем на квартиру, соберешь самые необходимые вещи.
Любимый бросает с интересом взгляд из-под бровей, словно не зная, чего именно от меня ожидать. Будто вот-вот произойдёт взрыв или накроет мощной волной цунами. Неужели я такая противная? Такая вредная? Не уступчивая? Задаю себе вопросы, прекрасно зная на них ответы. Да, Давиду не отказать в железной выдержке и нервах.
— Зачем? — в моем голосе плещется удивление, но, кажется, я уже понимаю, к чему ведет Давид. Хочет, чтобы я освободила его квартиру и переехала…
— Ты переедешь в мой дом, — в темных глазах горит решимость.
В силу привычки с губ уже готов сорваться отказ, но я буквально прикусываю язык до боли. В голове звучит голос мамы, когда она еще безуспешно надеялась достучаться до моего разума. — Дочка, Давид строит тебе дом… — Я не буду в нем жить! — А как он смотрит на тебя, Мирьям. Девочка очнись! Такого мужчину надо ценить. — Ну, мааам… — Такого мужчину надо любить — тогда он бросит мир к твоим ногам. Прости, мамочка, за то, что никогда не слушала тебя! Прикусываю губу, ощущая острый укол тоски. Как жаль, что я была так упряма и уперта, никого не хотела слышать, кроме себя. А теперь я даже не могу сказать, как ты была права. Ты, словно ангел-хранитель, пыталась уберечь от ошибок, предостеречь… Хватит игр! Довольно.
— Хорошо, — говорю осторожно, словно пробуя на вкус новое непривычное для меня слово, и тут же с испугом добавляю. — А как же Клоди?
Давид недоверчиво усмехается.
В темных глазах вижу удивление и восторг. Должно быть, он совершенно не ожидал, что я так быстро соглашусь с этим решением.
— Клоди уже ждёт новая когтеточка.
Давид и правда отличный стратег! Нет сомнений, он заранее знал, чем закончится сегодняшний вечер.
— Давид! — радостно срывается с губ. Уже ничто не может сдержать меня! — Я так рада!
Мысленно хлопаю в ладоши. Моя пушистая любимица остается со мной! Словно поезд, сошедший с рельс, все установки и неловкости откинуты прочь. Порывисто прижимаюсь к любимому, с силой обхватывая от переизбытка эмоций стальной торс. Тяжёлая рука почти невесомо и заботливо проходится по моим волосам до самых ягодиц.
— Обожаю твои волосы, — шепчет мне в макушку, — обожаю… — повторяет хрипло Давид и, кажется, он уже имеет в виду совсем не волосы.
Мне так хорошо, как никогда. Только одно омрачает… Как объяснить Давиду то, каким образом документы «Парадайз Плаза» оказались у Лазарева? Ведь это собственноручно сделала… я.
Глава 45
Мирьям
— В смысле? подруга, ты сейчас не шутишь?
Улыбаюсь, глядя на обалдевшую Аньку, застывшую возле белоснежного косяка дверного проёма ванной комнаты. На голове у подруги сооружен тюрбан из большого махрового полотенца ярко-желтого цвета, из-под которого выглядывают влажные пряди светлых волос. В правой руке Ожерельевой зеленая зубная щетка, а в голубых глазах горит неподдельное удивление, граничащее с шоком. Она такая милая, что я почти неимоверными усилиями сдерживаю себя, чтобы не ущипнуть девушку за круглые румяные, словно наливное яблочко, щечки. Как же я буду скучать!
— Да какие шутки, Ань? — отвечаю импульсивно Ожерельевой, вытаскивая из огромного зеркального шкафа розовый глянцевый чемодан — тот самый, с которым прилетела из солнечного Сочи. — Сидит в машине. Ждет, когда добро дам, чтобы поднялся на этаж. Задумчиво дотрагиваюсь белой небольшой бумажки с черными отметками и надписями. На чемодане до сих пор красуется криво наклеенная наклейка из аэропорта Анапы. Усмехаюсь, вспомнив, как все начиналось. Прошло-то всего ничего, а по ощущениям — год, как минимум, пролетел!