Случайному гостю

Он смотрел на меня — очень бледного, с подбитым зелёным глазом и капающей из ушей кровью.

Я помахал рукой. С ними лучше не разговаривать. Им запрещено говорить прямо.

Даже тем, кто может говорить. Кто знает, какой ценой куплен этот Дар…

— Трудно быть Ниобой? — спросил Гость, — а, богоравная? И вы не скажете ни слова родным детям? Вот ведь, воистину — камень!

Призраки подошли поближе и попытались коснуться бабушкиных рук.

— Мама, — шептала навсегда двадцатитрёхлетняя Юля, — там такой холод, такой холод, но красивые звёзды, мама. Гораздо больше чем здесь… И сирень цветёт жёлтым, как одуванчик, не поверишь. И птиц так много — все ручные. Они сияют, мама. Мы пили там сладкую воду, прямо из реки, а от неё хотелось спать. Почему нам так трудно говорить с тобой, мама? Ты что, никогда нас не слышишь?

Сыновья молчали.

Люстра, словно подавившись тьмой, на несколько мгновений угасла.

Свечи в венке, окутанные синим флёром, рассеивали мрак, выхватывая из него руки, лица, тени. Флейта рассказывала о вечном празднике под нежарким солнцем и вечном отдыхе под добродушной и полной луной, о садах, полных незнакомых цветов, и долинах… — нет, о долинах она умалчивала, но звала посмотреть на них.

— Ви… Ви… Виктор, — узнала брата тётя Женя. — Витя, ты же у-у-умер? Или нет?

Боже, какое счастье! — пробормотала тётка и пошла к брату, качаясь как сомнамбула. — Так ты не умер! — и она погладила отца по щеке. — Тёплая! — сообщила она бабушке. — Живой! Мама! Оказывается, он не умер, нет… А где Костик? — спросила тётя Женя, и я на минуточку увидел, какой она была в юности. — Он тоже пришёл? Он здесь? Костя!!! — крикнула она в совсем скруглившийся проём кухонной двери. — Я найду его, ладно? Позову! И она побежала к двери, протянув руку.

— Привет, Стась…, — бросила тётка на ходу другому брату, убитому сорок лет назад. Мой отец схватил её за плечо.

— Не ходи, Женя, туда, — сказал он с видимым усилием. — Рано ещё. Не… пора…

Стась вздохнул, и из пенала отозвалась его губная гармошка. Бабушка вздрогнула и закрыла глаза.

Все призраки расселись на пол и каждый прикоснулся к матери — к её ногам, платью. Призрачные руки цеплялись за носки бабушкиных туфель. Зелёной звездой сиял гелиотроп и зеленью в ответ светились призрачные очи. Светом воздуха и ревности, бессмертия и надежды…

— Расскажи нам сказку, мама, — попросила Юля, и раны на её груди заискрились ртутно. — Как маленьким, перед сном… Ту, про каменного брата.

— Ннет, тту, про ссмерти ссад, — сказал усилием Тадек.

— А мы расскажем, как было на самом деле, — улыбнулся Михал, и простреленное горло его блеснуло серебром.

Бабушкины плечи вздрогнули. Она отняла руки ото рта, провела пальцами по шее — и положила ладони на головы своих детей, губы её изогнулись, она открыла глаза и обвела кухню взглядом. Так могло бы смотреть Горе.

Бабушка выглядела очень бледной, старой и почти сломленной. Она вздохнула…

Я плюнул на половик кровью.

— Sator агеро… — прошептал я и услыхал, как плачут в небе серые гуси и тени детей на земле. — Sator arepo tenet opera rotas…

Ведь старые слова самые надёжные.

Колокол ударил в мою грудь — гул его разрывал мне сердце, и дышать было трудно… Бабушка молчала, слёзы текли по её лицу. Немногочисленные. Я упал лицом в тростники и пепел, флейта осеклась и всё померкло.

Мёртвые невидимы, но они не отсутствуют.

Легко ли было признать это не кому нибудь, а Блаженному Августину? Сколько теней кружилось около него — там, в Царском Гиппоне, на самом краю Ойкумены, в сени карфагенских яблонь. Что шептал он им? И что слышал в ответ? Мы, кто родился в день шестой — и помимо своей воли видим всё то, на что остальные просто не обращают внимания, — полностью согласны с учителем Церкви в том, что мёртвые вовсе не отсутствуют, а порою очень даже видны….

Я открыл глаза. В кухне было светло и витал, спрятавшись за ароматы рождества, иной даже не запах а оттенок запаха — так иногда пахнет погреб.

— Твои действия незаконные, — говорила тётя Женя. — Я вызову милицию.

— Вы уже сегодня позвали Гостей, — отмахивался Всадник.

— Телефона нет! — сообщила Яна. — Его нет! И плойки в ванной тозе. И фена. Они ифцезли. И дверь шделалашь зелезной…

«Он изменяет пространство, — подумал я. — Впихивает нас в своё время».

— Ты незваный Гость, — высказался я и покашлял.

— Я, — сказал всадник, на лбу которого красовалась ссадина. — Случайный гость! А мне даже прибора не поставили…

— Этот случай явно несчастный, — буркнул я и промокнул платком ухо. — Приборов было столько, сколько за столом гостей. А случайный гость так и не пришёл. И подарки мы не распаковали. Ни я, ни бабушка.

Кузина Сусанна яростно потрясла головой, и паричок её сполз ещё ниже.

— И времени у тебя в обрез! — добавил я. — Я думаю, уже все узнали, что ты коснулся земли?

— Что ты в этом понимаешь? — хмуро спросил Гость и на долю секунды над лимонной мятой пошёл снег — мята поникла. За окнами жутко выли собаки.

«Загадят галерейку, — тоскливо подумал я. — А мыть заставят меня… И выбрасывать. К пятичасовой машине. Выбрасывать? — вспомнил я. — Выбрасывать… Об этом стоит подумать».