Случайность и необходимость

Современный дух мучает ложь, которая коренится в самом сердце моральной и социальной природы человека. Именно этот недуг, более или менее смутно диагностируемый, провоцирует страх, если не ненависть – во всяком случае, отчуждение, испытываемое сегодня столь многими по отношению к научной культуре. Их отвращение, когда его выражают открыто, обычно направлено на технологические побочные продукты науки: бомбу, уничтожение природы, растущее население. Проще всего, конечно, ответить, что технология и наука суть не одно и то же, что использование атомной энергии скоро станет жизненно необходимым для выживания человечества; что разрушение природы означает скорее недостаток технологий, нежели их переизбыток; что население стремительно растет, ибо каждый год от смерти спасают миллионы детей. Неужели мы снова должны позволить им умирать?

Это поверхностные рассуждения, путающие симптомы болезни с ее причиной. В действительности это не ответ на вопрос. Ибо за протестом стоит отрицание смыслового ядра науки. Всему виной страх – страх кощунства: посягательства на ценности. Страх совершенно оправданный. Безусловно, наука посягает на ценности. Не напрямую, ибо наука не может судить о них и должна игнорировать их; но она ниспровергает все мифические и философские онтогении, на которых анимистическая традиция, от австралийских аборигенов до диалектических материалистов, основывала всю этику: ценности, мораль, обязанности, права, запреты.

Приняв это ядро – приняв все, что в нем содержится, – человек должен наконец пробудиться от своего тысячелетнего сна; пробудиться к своему абсолютному одиночеству, своей фундаментальной изоляции. Сегодня мы знаем, что, подобно цыганам, живем на краю чуждой нам вселенной. Вселенной, которая глуха к нашей музыке, так же безразлична к нашим надеждам, как к нашим страданиям и нашим преступлениям.

Но кто отныне будет определять преступление? Кто будет решать, что есть добро и зло? Все традиционные системы ставят этику и ценности за пределы досягаемости человека. Ценности не принадлежали ему; он принадлежал им. Теперь он знает, что они принадлежат ему и только ему одному, но едва он стал их господином, ему показалось, будто они растворяются в безразличной пустоте мира. Тогда современный человек обратился к науке, вернее, против нее, ибо окончательно осознал ее страшную способность разрушать не только тела, но и души.

Ценности и знание

Где же лекарство? Должны ли мы раз и навсегда признать, что объективная истина и теория ценностей составляют вечно обособленные, взаимно непроницаемые области? Такова позиция многих современных мыслителей, будь то писатели, философы или даже ученые. Для подавляющего большинства людей, чье внутреннее беспокойство она может лишь усугубить, такая установка, я полагаю, не годится; кроме того, я считаю, что она в корне ошибочна. На то есть две причины.

Во-первых, и это очевидно, ценности и знания всегда и обязательно связаны в действии, так же как и в дискурсе.

Во-вторых, само определение «истинного» знания в конечном счете опирается на этический постулат.

Каждый из этих двух пунктов требует краткого разъяснения. Этика и знание неизбежно связаны в действии и через действие. Действие подтверждает или ставит под сомнение знание и ценности одновременно. Всякое действие означает этику, служит или не служит определенным ценностям. С другой стороны, знание обязательно подразумевается во всех действиях, в то время как действие является одним из двух необходимых источников знания.

В анимистической системе взаимопроникновение этики и знания не порождает конфликта, ибо анимизм не проводит четкой грани между двумя этими категориями: он рассматривает их как два аспекта одной и той же реальности. Данный подход находит свое отражение в идее социальной этики, основанной на якобы «естественных» правах человека, а также проявляется, но гораздо более систематически и настойчиво, в попытках разъяснить этику, имплицитно присутствующую в марксизме.

В тот момент, когда объективность становится непременным условием истинного знания, между сферой этики и сферой знания устанавливается четкое различие, необходимое для самого поиска истины. Само по себе знание исключает всякое ценностное суждение (за исключением суждений об «эпистемологической ценности»), а этика, по существу необъективная, навсегда исключается из сферы знания.