Случайность и необходимость

Именно это радикальное различие, сформулированное как аксиома, и породило науку. Я бы хотел добавить, что если это беспрецедентное событие в истории культуры произошло на христианском Западе, а не в какой-либо другой цивилизации, то отчасти благодаря фундаментальной разнице, которую Церковь видела в сферах сакрального и мирского. Подобное разграничение не только позволило науке идти своим путем (при условии, что она не вторгалась в область священного), но и подготовило дух к гораздо более радикальному различию, постулируемому принципом объективности. На Западе многим сложно понять, что для некоторых религий нет и не может быть никакого различия между священным и мирским: в индуизме все принадлежит к сфере священного; само понятие мирского непостижимо.

Однако вернемся к нашей теме. Постулат объективности, расторгающий «древний союз», в то же время запрещает любое смешение ценностных суждений с суждениями, полученными через знание. Однако факт остается фактом: эти две категории неизбежно объединяются в действии, включая дискурс. Посему, дабы придерживаться нашего принципа, мы будем исходить из того, что ни один дискурс или действие не может считаться значимым, аутентичным, если не выражает и не сохраняет различия между двумя объединяемыми им категориями. Определенное таким образом понятие аутентичности становится платформой, где вновь встречаются этика и знание; где ценности и истина – связанные, но не взаимозаменяемые – раскрывают свое подлинное значение внимательному человеку, чутко воспринимающему их резонанс. В свою очередь, неаутентичный дискурс, где две категории смешаны и слиты воедино, может приводить только к самому разрушительному абсурду, к возможно невольной, но тем не менее преступной лжи.

Очевидно, что именно в «политическом» дискурсе (я всегда слышу «дискурс» в картезианском смысле) это опасное слияние практикуется наиболее последовательно и систематически. И не только профессиональными политиками. Как показывает опыт, многие ученые вне своей области опасно не способны различать категории ценностей и знания.

Это было еще одно отступление. Возвращаемся к источникам знания. Анимизм, как мы говорили ранее, не хочет, да в сущности и не способен провести абсолютную грань между ценностными суждениями и утверждениями, основанными на знании; ибо если во вселенной присутствует интенция, пусть даже тщательно замаскированная, какой смысл в таком различии? В объективной системе происходит прямо противоположное: любое смешение знания с ценностями запрещено. Но – и это решающий момент, логическое звено, которое в своей основе соединяет знание и ценности – этот запрет, эта «первая заповедь», обеспечивающая саму основу объективного знания, сама по себе не объективна. Она не может быть объективной: это этический ориентир, правило поведения. Хотя истинное знание игнорирует ценности, оно не может быть основано ни на чем другом, кроме как на ценностном суждении или скорее на аксиоматической ценности. Очевидно, что постулирование принципа объективности как условия истинного знания представляет собой этический выбор, а не суждение, основанное на знании, ибо, согласно самому постулату, до этого произвольного выбора никакого «истинного» знания быть не могло. Дабы установить норму познания, принцип объективности определяет ценность: эта ценность есть само объективное знание. Таким образом, соглашаясь с принципом объективности, человек заявляет о своей приверженности базовому постулату этической системы: этике знания.

Следовательно, всякое знание начинается с этического выбора первичной ценности. Этика знания, таким образом, радикально отличается от анимистической этики. Последняя претендует на то, чтобы быть основанной на «знании» имманентных законов, религиозных или «естественных», которые, как предполагается, превыше человека. Этика знания не навязывает себя человеку; напротив, именно он предписывает ее себе, делая из нее аксиоматическое условие аутентичности для всякого дискурса и всякого действия. Философский трактат «Рассуждение о методе» предлагает нормативную эпистемологию, но его следует читать прежде всего как моральную медитацию, как аскезу духа.

Этика знания