Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами

Ах, мы не можем больше ждать! Вот какие слова восклицал Уитмен, огибая в своих стихах весь земной шар. В этом гимне инженерам, он, оседлав волны восторга, отправился по морям и суше, украшенной милыми, говорящими телеграфными проводами, и далее через Суэцкий канал. Их паутиной надо опутать всю землю, утверждал поэт. Знакомый с идеями сен-симонийцев, Уитмен не только воспевал канал и волны технического прогресса как продукт современной науки, но и считал, что этот процесс неразрывно связан с легендами и мифами, хотя никогда напрямую не упоминал мессию в женском облике, вдохновившую на строительство Суэцкого канала. Современность творили архитекторы и капитаны кораблей, бороздивших моря, но вместе с тем и «древние религии» с их жестокими загадками, как писал он в одном из своих стихотворений, связывая воедино материальное и духовное, а попутно заточая в машине бога. На борту парохода, державшего курс на Восток, Уитмен совершил свое метафизическое восхождение. Омой меня, о Бог, в себе (6), – умолял он, все ближе и ближе подходя к божественному.

* * *

Отправившись через канал в Индию, британские колонизаторы обнаружили экосистему, изобиловавшую существами, которые в переводе со многих языков этой страны означали «богинь», хотя в действительности до богов несколько не дотягивали. В своих попытках составить их перечень теоретики индуизма включали в него очень многих, от кровавой Кали с ее ожерельем из черепов и усыпанной драгоценностями Лакшми, до «свежей крови… (7) целой толпы рожденных на земле богинь», – как называл их сэр Артур Лайолл. Колониальные офицеры и миссионеры лишь изредка обнаруживали следы того или иного культа поклонения у надгробных алтарей на могилах британских женщин, как правило, умиравших при коварных родах – наследии Евы, не устоявшей перед запретным плодом. В частности, это касалось некоей миссис Клэр Уотсон (8), захоронение которой в районе Бхандары, что в Центральных провинциях, умасливали «куркумой и лаймом», хотя больше о ней ничего не было известно. По некоторым сообщениям, недалеко от алтаря капитана Поула в Траванкоре располагалось превращенное в святыню захоронение безымянной жены (9) «одного германского миссионера», которая, как объяснял местный житель, при жизни «была леди очень доброй и щедрой, а сейчас, как следствие, стала столь же опасной».

Аналогичным образом поклонялись и жене чиновника из округа Кадапа в Мадрасе, умершей во время преждевременных родов в полицейском участке. Местные жители превратили ее в демона с обращенными назад ногами (10); имени ее не могла вспомнить ни одна живая душа. Жена другого офицера, Мэри Ребекка Уэстон (11), в 1909 году тоже умерла при родах и нашла свое последнее упокоение на кладбище в Дагшае, недалеко от Шимлы. Муж установил на ее могиле белое мраморное надгробие, живописавшее мать и дитя, на которых сверху взирал ангел. Когда по округе разлетелась весть, что фрагменты ее могилы наделены властью благословлять матерей сыновьями, от памятника стали отбивать кусочки, из-за чего он становился все меньше и меньше.

Истории такого рода весьма скудны; рассказы британцев об их обожествленных женах содержат в себе гораздо меньше деталей, чем повествования об их сородичах из числа мужчин – чиновников, умерших, но по-прежнему героически требовавших сигар. Многие летописцы Империи были эмиссарами христианской церкви и поэтому испытывали глубочайший дискомфорт от самой мысли о том, что Бог может явиться на землю в женской утробе, – и уж тем более что Им может быть она сама. Ее удел сводился к набожности и благочестию в домашних стенах, она должна была поклоняться сама, но никак не быть предметом поклонения.