Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами

«В Индии она считалась божественной и святой», – вспоминал сэр Уолтер, повествуя о печальной судьбе некоего ученого мужа из Кашмира, который отправился в изгнание только за утверждения о том, что Виктория «точно такой же человек, как и он сам». Это было «простодушное», «спонтанное» проявление любви миллионов к ее величеству; в их убогих хижинах портрет королевы зачастую был «единственным украшением». Если верить «Спектейтеру», поклонение не ограничивалось только самой королевой или ее изображением на монетах, но и распространялось, например, на богато украшенное серебряное блюдо, преподнесенное ею когда-то в дар полку гуркхов. Кавалеристы из числа местных жителей в своей «жажде веры» почтительно спрыгивали с коней, проезжая мимо этого роскошного предмета домашнего обихода. Далее «Спектейтер» рассуждал на тему того, получит ли эта новая религия какое-то распространение: «По всей Ориссе, а то и за ее пределами могут вырасти храмы… тысячи в восторженном экстазе станут бить поклоны, устраивать шествия и танцевать, а сотни тысяч, принимая или отдавая в качестве платы монеты, прикладывать их ко лбу только потому, что на них выбит профиль их богини». Помимо этого, издание выражало мнение, что «нечто подобное вряд ли случится», если учесть, что Орисса расположена недалеко от Калькутты с ее более скептическими настроениями, а «английские официальные лица, опасаясь стать посмешищем, сделают все от них зависящее, дабы искоренить новую веру». Даже в столь своеобразную эпоху, как правление Виктории, это, по выражению журнала, стало «случаем весьма необычным». Подобно тому как Британия пыталась использовать Индию в качестве лаборатории по насаждению викторианской морали, апофеоз, предметом которого сама королева стала в джунглях, был словно задуман специально для того, чтобы обречь эту миссию на провал. «Мы полагаем, что в один прекрасный день королева получит по поводу случившегося официальный рапорт; было бы интересно увидеть, что она при этом будет чувствовать», – добавлял «Спектейтер».

Вопрос выглядел вполне уместно, потому как сама Виктория, несмотря на унаследованное ею всемогущество, не верила в политические права женщин, хотя впоследствии и стала их символом, пусть даже помимо своей воли. В 1870 году, когда в Британии вовсю стали обсуждать всеобщее избирательное право, она написала: «Королева с тревогой призывает всех, кто умеет говорить и писать, присоединиться к ее усилиям, дабы остановить эту безумную, порочную глупость, называемую “правами женщин”, вместе с сопутствующими ей ужасами, к которой проявляет такую склонность ее несчастный, слабый пол…» Рассуждая о возведении Виктории в Ориссе в ранг божества, «Спектейтер» провел ее сравнение с Джоном Николсоном и его последователями: «Королева Викторая, пожалуй, тоже будет сердиться, но вряд ли прикажет пороть бедных ориссанцев». Однако когда речь заходила о богохульном феминизме, ее величество ярилась ничуть не меньше генерала. Одна из предводительниц суфражисток, виконтесса Эмберли, «вполне заслуживает хорошей порки», – кипятилась она. «Данный вопрос приводит королеву в такое бешенство, что она не может себя сдержать, – писала она. – Бог сотворил мужчин и женщин разными – так пусть они и далее остаются каждый в своем положении».

Для колонизаторов Индии божеству – поражающему человека настолько, что он начинает страшиться и трепетать, до такой степени чувствуя себя ничтожеством, что просто не может ему не поклоняться, – полагалось принадлежать к мужскому полу, поэтому британские специалисты практически не прилагали усилий, чтобы понять исконные индийские традиции обожествления женщин. Вместо героики, раскалывавшей небеса, когда туда возносился бригадный генерал, в легендах о почитании женских божеств больше присутствовал трагикомизм. («В Нагпуре поклоняются женщине по имени Дженда Бир, которая, утомившись от жизни, не стала себя сжигать, вместо этого бросившись вниз с дерева» (14).)

По сведениям британцев, в некоторых случаях обожествления женщин присутствовала странная семейная динамика. В своем письме из Траванкора преподобный Сэмюэл Мэтир упоминал историю некоего Валлавана, который пришел к убеждению, что его давно умершая мать превратилась в вечно ворчливую полубогиню (15). В ее бывшей спальне сын в виде подношений стал оставлять то, что она любила больше всего: дорогие сари, лепешки, райские бананы. Как-то раз, когда его жена Патмасури вошла в эту комнату и надела одежду свекрови, в нее тут же вселился ее дух. В состоянии транса она бросилась плясать, выкрикивая мужу: «Сын мой, разве я не твоя мать? Будь спокоен – я принесу тебе счастье». Валлаван взмолился к богине и стал приобщать к культу собственной матери каждого, кто соглашался его слушать. Под конец преподобный Мэтир с облегчением отмечал, что под влиянием его миссионеров семья отказалась от «поклонения демону» и приняла христианство.