Случайные люди (СИ)

Больше, правда, Мастер ничего поэтического выдать не смог, а единственная короткая строфа, что он сейчас припомнил, оказалась заклинанием, и теперь у нас на краю стола высилось нечто из проволоки, воска и перьев. Мастер сказал, что это украшение, которое надевается сверху дичи перед подачей на стол. Я прислушивалась к своим мыслям и дергала из него перо за пером.

— Расскажите мне про ваше королевство? — попросила я.

— Оно не мое, — сказал Мастер. Поморщился. — И ну его ко всем демонам. Надоело. Лучше расскажите мне про свое. Вы задали много вопросов и услышали много ответов, леди, теперь ваш черед. Каково жить там, откуда вы?

— Неплохо, — призналась я. — Но вам бы там не понравилось. У нас совершенно нет магии. А те, кто выдает себя за колдунов и ведьм — шарлатаны.

— Дивное место, — сказал Мастер. — С удовольствием бы навестил. Я так устал от магии… когда от нее происходило что-то хорошее?

Он щелчком пальцев уничтожил пернатое украшение, и на его месте появилась чаша на кривых ножках, из которой тянуло ароматным. Огонек слетел в чашу, в ней вспыхнуло и стало гореть ровным розоватым пламенем. Как горит масло.

Как горело на Мархе Мэлоре. Я узнала запах.

— Давайте за справедливость, Мастер, — сказала я, протянула рюмку. — За правосудие.

— За воздаяние виновным, — ответил он. Рюмки звякнули.

Он снова попросил меня рассказать про мои земли, и я начала, тщательно выбирая, что можно и что получится передать словами. Больше всего Мастеру понравилось, что за книгами не надо охотиться, а можно себе их позволить, даже если зарабатываешь на хлеб ручным трудом, и можно не выходить из дому, книги сами придут к тебе. Так же как и музыка. Он назвал это роскошью и попросился в гости. Я щедро позвала, упомянув, что он будет спать на диване, зато в тепле и на чистом, а к завтраку я, так и быть, нажарю оладушек.

Мастер не знал, что такое оладушки, и пока я объясняла, голод окреп и поселился в желудке воющей бездной.

Глаза у Мастера снова были нетрезвые. Он быстро пьянел, что при мелком росте и тощем сложении неудивительно. Я, пользуясь ситуацией, спросила:

— Что написано на Полле?

— Секрет истинной жизни, — сказал Мастер невнятно. Я переспросила. Он пустился в объяснения, которые понял бы только его коллега-чародей, и опять наполовину на незнакомом языке.

— Чем это нам грозит? — спросила я.

— Лес будет везде, — сказал Мастер. Икнул, зажал рот ладонью, многословно попросил прощения. Снова вокруг его головы возникло сияние, и он, проморгавшись, встал, попросил позволения дамы отлучиться.

Ничего он не знает, подумала я. И никто тут ничего не знает, ни про Лес, ни про что еще. Тут, наверное, лечат отравления безоаром, и магическая наука, если это у них наука, наверняка недалеко ушла от медицинской. Ковыряются вслепую, не понимают и половины того, с чем сталкиваются. Как у нас думали, что уран полезен для здоровья.

Натворим мы тут дел, пожалуй, думала я. Хотя мне какое дело, я тут ненадолго.

Вернулся Мастер с мокрым лицом и влажными краями рукавов. В колодце умылся, не иначе. Мне бы тоже надо сходить освежиться, подумала я, а то масляный дым пахнет сладко и тягостно, и в голове от него и от еловой настойки туман и круговерть.

— Мне это не нравится, — сказала я. Мастер перелез через скамью, сел, сложив руки на столе. Уставился на меня внимательно. Я сказала капризно, словно предъявляя претензии конкретно ему: — Истинная жизнь, не истинная жизнь, фальшивая смерть… Можешь обмануть смерть, можешь что-то другое вытанцевать вместо нее. Бред какой-то. Я так не хочу. Никакого уважения.

— Жизнь и умирание — это факты природы, — сказал Мастер. — Вы сильно уважаете факты природы?

— А не в этом дело! — хватила я рукой по столу. — Не хочу. Хочу не знать, что такое смерть и жизнь и как они происходят. Ну или знать — когда-нибудь, чтобы в этом долго копались знающие люди и дали очень сложный ответ когда-нибудь потом. Потому что как только смерть и жизнь, те, кто могут их дать или отнять, или поменять, извернуть, как им хочется, начинают ходить среди людей, тут же какой-нибудь мудак сгребет их к себе и станет пользоваться.

— Говорят, король Кеннет был справедлив, — сказал Мастер с непонятным выражением.

— Правда, что ли? Ставлю все мои скидочные карты, недолго он был справедлив! Потому что такая власть портит. Ни у кого не должно быть такой власти. Потому что сразу начинаются всякие уродства одних людей в отношении других. Так хоть есть какая-то одна, единая правда на всех. Вот жил, вот умер, и ничего не сделаешь. Бедняк, король — для всех один конец, одно правосудие. Равенство, понимаете? Закон и правда. А тут уж никакой правды. Когда даже сдохнуть нельзя. Когда те, кому давно б уже пора, чтобы не портили другим жизнь, все еще ползают. Когда те, кто заработал покой, его не получают.

Они стояли вокруг стола: Марх Мэлор с братией, и Кеннет Желтый в золотых своих доспехах, и орк на голову выше всех в белом плаще с красным кабаном, и тот паренек с топором в плече.

Мастер взял рюмку, легко стукнул о край моей.