— Давно не виделись, — сказала я сипло. Откашлялась. В горле застряло что-то колючее.
Мужик воткнул знамя в землю. Полотнище развевалось, я видела сквозь него кроны и дым.
— И куда это вы хотели увести девушку? — спросила я, сказав сердцу уняться. — К своим? Что, знаете обходной путь, или просто чтоб убили?
Полла тихо вскрикнула. Она глядела на нас между ладоней, потом встрепенулась, скребя туфлями по полу и путаясь в лозах, спряталась за статую мужчины с мальчонкой.
Мужик что-то сказал, и после моего дежурного "да не понимаю я!" проговорил:
— На ней знаки. Она опасна. А ты не исполнила обещания.
Интересный какой, а.
— Я вам ничего не обещала, — подняла я палец. — Во-первых. Во-вторых, уже поздно, не находите? Что будет, то будет, и отвалите от меня. Со всем уважением и все такое прочее.
Сейчас сюда придут настоящие, во плоти его братишки и спросят за каждое грубое слово, подумала я. Усмехнулась, расставила ноги шире. Все равно помирать.
Мужик протянул руку.
— Идем.
— Куда это? — задрала я брови, спрятала за спину и вторую руку. — Туда же, куда и Поллу повели б? Я, пожалуй, воздержусь. Да и зачем я-то вам? Я не нужна. Они, — я мотнула головой к дворцу, — все сделают как нужно, и уж точно обойдутся без моей персоны.
Ха! Съел? Его лицо стало совсем как у мамы, когда переела жирного и болит печень. Я усмехнулась шире. Ха!
— Видите, мы дошли. Может быть, правда судьба. Уж простите, что не стала останавливать их. Мне, видите ли, стали дороги эти люди. Так что если либо они, либо вы с вашем народом… уж простите.
В желудке расслабилось что-то, а я даже не знала, что оно было так туго завязано. Стало легко, словно я сказала, меня услышали — и теперь это не моя ноша. С какой стати она должна быть моей?
— Спаси мой народ.
— Уже поздно, — сказала я. Облизнула губы. — И вы нашли, кого просить. Это не мое дело — спасать народы, я не мессия и не король с правом объявлять войну и мириться..
— Идем.
Руку он так и держал ладонью вверх.
— Мне тут рассказывали, что ваши… э… силы вредят вашему народу, и если от кого его и надо спасать, так это от вас.
Мужик неожиданно кивнул.
— Я был проклят. За гордыню.
— Ну так и чего вы мне голову морочите? — было страшно и сладко разговаривать так с тем, кого мои спутники считали главным врагом, и немного противно от себя, что с настоящим, не тенью, я бы так не осмелилась. — Сейчас сделают ритуал или там что, и освободят вас от этого проклятья.
— Люди не щадят никого, когда у них появляется сила. Не дайте девчонке Мервина ее получить.
— С чего бы?
Он выговорил что-то длинно. Я поджала губы. Он опустил, наконец-то, руку, сказал раздельно:
— Будет много крови. Огня. Никого не останется.
— А мне-то какое должно быть до этого дело?
Он помолчал. Его плащ раздуло, словно гулял ветер. У дворца же было тихо, жаркий воздух неподвижно обнимал нас, камень стен и лес.
Он поднял руку, на этот раз указывая. Я обернулась через плечо. Полла выглядывала из-за статуи, и от нашего взгляда тут же юркнула обратно за нее.
— Они отдают своих людей магии, и магия их проглатывает. Приносят жертвы. Зачем такие короли?
Платье у меня все еще было мокрое на плече. Я потерла под бретелькой пальцем.
Разрисованный эльф кричал, нанизанный на копье Эбрара. И он мне еще что-то тут рассказывает.
— Знаете, что? Я отказываюсь принимать такие слова серьезно от того, кто оставил Лесу одну пятую своих людей, чтобы добраться сюда.
— Я был не здесь.
— Да вы что. А где?
— Гесал.
— А?
Он поднял руки, посмотрел на них, как на чужие. Сказал:
— Это тело. Не мое. Оно принадлежало сильному духом орку. Он жаждет войны. Я не могу противиться.
Ясно. Теперь кто угодно виноват, кроме высокого начальства. То есть, как всегда.
— А вы, стало быть, хотите жить в мире и гармонии с людьми?
— Я хочу спасти мой народ. Проклятье на мне заражает его. Но обиженная девчонка убьет его еще быстрее.
Обиженная девчонка — это вдова и мать, потерявшая детей, и женщина, потерявшая дом? Ну-ну. Не то, чтобы я одобряла геноцид, конечно…
Все было нереально, как в первые мои дни здесь. Как сон, который принимаешь за чистую монету, но все-таки это сон.
— Повторю, какое мне должно быть до этого дело? — спросила я, сглотнув. Слова неожиданно дались с трудом. Проклятье.
Он не ответил. Оказался вдруг совсем рядом, белое с красным окутало, как одеяло, меня на секунду повело, перед глазами задрожало, и замелькали картины.
…Он опирается на копье, поднимает за волосы отрубленную голову. Воют трубы, вопят орки. Поднимается над полем дым и скачут по доспехам остатки магических молний, утекают во влажную землю. Он поднимает голову выше, кровь льется на рукав. Он вопит, показывая клыки. Орки воздевают оружие и грохают три победных слова, а потом еще раз, и еще.
…Он стоит под стенами. Дождь прибивает плащ к спине и течет по шлему, капает с наносника. Город молчит, не видно даже огней. Под стенами горы тел, дождь смывает кровь. Он поднимает копье с прилипшим к древку флажком. На серой от воды ткани — красное. Он показывает копьем — отступать. Они уходят, не забирая тел.