Конопацкий Сергей Степанович – полковник КГБ, доктор технических наук, кавалер до хера всяких орденов и госнаград, статья 92 (3) – “Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем присвоения или растраты либо путем злоупотребления служебным положением”.
Шебанов Юрий Андреевич – заместитель генерального директора компании “Аэрофлот”, кандидат экономических наук, статьи 78, 88, 92 (2);
Раджабов Султан Раджабович – заведующий юридическим отделом ЦК Советской Социалистической Республики Таджикистан, кандидат юридических наук, доктор исторических наук, орденоносец, статья 173 (2) – “Получение взятки в особо крупных размерах”, статья 92 (3) – “Госхищение в особо крупных размерах с использованием служебного положения”;
Глоцер Юрий Александрович – ювелир (и член горкома графиков), статьи 78 – “Контрабанда”, 88 (1) – “Нарушение правил о валютных операциях”, 153 – “Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество” и 154 – “Спекуляция”;
Радзинский Олег Эдвардович – преподаватель русского языка и литературы школы рабочей молодежи № 127 г. Москвы, статья 70 (1) – “Антисоветская агитация и пропаганда”.
Когда мы, собрав со “шконок” грязное белье и полотенца, а также личное исподнее на постирку – стирали в бане, а потом сушили на спинках “шконок”, – отправились на “первый подземный”, все находились в состоянии боевой готовности.
Нас, как обычно, разделили на “тройки” и загнали в два боксика, где полагалось раздеться и ждать отвода в баню. Поскольку нас в тот день было пять, а не шесть, то “по предварительному сговору” мы с Глоцером оказались в боксике вдвоем, а наши три товарища – доблестные арестанты Конопацкий, Шебанов и Раджабов – были помещены в соседний боксик.
Перед мытьем конвой открыл “кормушки” и начал выдачу постельного белья и полотенец. Тут-то и сработала теория Конопацкого.
Дело в том, что конвой в нарушение устава из-за спешки – вымыть-то надо всю тюрьму – открывал “кормушки” сразу обоих боксиков и громко отсчитывал выданное:
– Простыни – две.
Принимающий белье заключенный повторял:
– Две.
– Полотенца – два.
– Два.
Выдавая белье и полотенца двум боксикам одновременно, конвой мешал друг другу и часто сбивался со счета, повторяя неправильное количество полотенец. Именно это заметил ушлый Сергей Степанович (понятное дело, сотрудник Комитета – проявил бдительность), и на этом мы и сыграли.
– Простыни две, – раздавалось у соседнего боксика.
– Две, – охотно соглашался замгендиректора “Аэрофлота” Шебанов.
– Простыни две, – считал молодой “вертухай” у нашей с Глоцером “кормушки”.
– Две, – удостоверил количество простыней Глоцер.
Дошло дело до полотенец:
– Полотенца два, – слышалось рядом с нами.
– Два, – отзывался Шебанов.
– Да погодите с полотенцами, Юрий Андреевич! – вдруг возмутился Конопацкий. – Простыни-то нам недодали!
– Недодали? – изумился нечестности судьбы Юрий Андреевич. – Как же так? Нам еще нужно, – объяснил он конвою.
– Так я вам все простыни выдал, – настаивал конвоир.
Завязалась дискуссия.
В это время выдача полотенец нам, как и предсказывал Конопацкий, продолжалась, но невнимательно, поскольку наш конвоир с интересом прислушивался к спору у соседней двери.
– Полотенец два, – отвернувшись, сказал он.
– Ты еще простыни не все выдал, – заявил Глоцер, скидывая полотенца за спину, где я быстро закатал одно из них в предназначенное для постирки белье. – Еще одну простыню давай.
– Простыни я все выдал, я помню.
– Как все? У нас только один комплект. – И Глоцер широким жестом пригласил конвоира посмотреть в “кормушку”.
Тот нагнулся и увидел голого меня с одним полотенцем в руках.
– А это что? – спросил конвоир, показывая на стопку постельного белья на лавочке. – Пересчитай получше.