Все люди – как одна семья.
И даже не семья: не братья,
Не сёстры. Организм один.
…А во-вторых, люблю я платья,
Чью жизнь продляет нафталин.
Ты рифмы ждёшь?
Здесь кровь лилась.
И здесь.
И здесь.
И здесь.
Течёт по желобу
Из каменных сердец.
Читатель рифмы ждёт,
А он не наступает.
Ты рифмы ждёшь?
Есть благодать:
Чужие ожиданья оправдать.
Но если не оправдывать надежды,
То всё равно туда нельзя послать.
Купил крючок – туда пальто
Купил крючок за пятачок
В хозяйственном раю.
Я так надеялся: крючок
Украсит жизнь мою.
Скорей принёс его домой
И прикрутил к стене.
«Какая прелесть, боже мой!» –
Пальто сказало мне.
Купил крючок – туда пальто.
Добыл ещё потом
Крючков две сотни ни за что.
Со всех сторон – о том,
Какая прелесть, им, пальто,
Висеть в квартире там,
Где ночью спят или где днём
Дают работу ртам.
Подумал я и шкаф купил.
Как круто жить в тиши!
…У шкафа дверцы приоткрыл,
Коль захотелось лжи.
Ах, девочки-подружки
Вот Даша, вот Полина,
Вот винный магазин.
Я пробегаю мимо
Всего, что так любил.
Как будто и не жили,
Искрясь золой во зле,
Ведь самыми чужими
Мы стали на земле.
Вот небо голубое,
Вот нежная заря.
Выходит, мы с тобою
Переживали зря.
Знакомая промзона:
Там свалка, там провал.
В аду совсем как дома,
А ты переживал.
Побились чашки, блюдца,
Пока перевозил.
Здесь скоро соберутся
Все, все, кого любил.
Ах, девочки-подружки
Ах, водка и вино!
Бывало, выпьешь кружку –
И девочек полно:
Кружатся в вихре вальса,
Прижаться норовят:
Над нами, дескать, сжалься.
…Я знал, чего хотят!
Я в оборот всех сразу
И без смущения брал.
И Дашу не по разу,
И Полю утешал.
И вдруг ни той, ни этой.
Ни третьей, ни седьмой.
Стал стар – хоть проповедуй
Монашества покой.
Мораль блюдите, люди,
И нравственность свою!
В подарок рай вам будет.
Я рядом постою.
Коль ветер летний в волосы залез…
Бывает, ветер волосы завьёт
И там сидит нечесаный до завтра.
Простое слово пары не найдёт
И на губах играет без азарта.
Тоска и смерть, бесславие и труд,
Страх и любовь, терпенье и морока –
Всё маются, всё пары не найдут.
Молчание, ты тоже одиноко.
Коль ветер летний в волосы залез
И временами тихо там щекочет,
То это через дебри, через лес
Скорей всего животного комочек
Пытается протиснуться вперёд.
Поэтому и зуд подобный кожный.
Молчание – дел лучший оборот,
Однажды если поступил оплошно.
Помочь тому, кто чересчур…
Поэт зажился на земле,
Помочь ему не в нашей воле.
Поэт сидит на алкоголе
Один, как муха в январе,
А век спустя дойдёт до слуха:
Как гулко бьётся в янтаре
Доисторическая муха.
Она живая без вреда
И бесполезная, как чудо.
Не возвращай её сюда.
Не извлекай её оттуда.
Помочь тому, кто чересчур
Зажился вдруг на свете этом,
Любая из лихих натур
Сумеет (например, стилетом).
Для янтаря века нужны.
Тысячелетия, возможно.
Реликтам хвойным нет цены,
ведь нет их и в глуши таёжной.
И даже если бы нашлась
Смола такая в жизни нашей,
Поэт не муха (пусть не грязь).
…Смола дороже при продаже.
Кругами ходят все – банален мир
Однажды в лес войдёшь ты без меня.
В него мы сотни раз входили вместе.
Опята вырастут опять из пня
В осенний день на том же самом месте.
Ножом моим ты срежешь по привычке.
Присядешь покурить, забыла дома спички.
Беспомощно оглянешься, виня
Меня за то, что больше нет меня.
Воротишься домой, забыв грибов корзину,
Не слыша, как тебя окликиваю в спину.
Кругами ходят все – банален мир.
Но в тот же лес, как в реку, не вместиться
Двукратно. Самый резвый пассажир
Не сможет за мгновенье прокрутиться.
Я в том лесу живу, я старый леший.
Ты угол в том лесу ищи глухой, медвежий.
Не мне же выбираться из чащоб,
(Я только в глухомани мизантроп),
Чтоб напугать тебя, отнять корзину
С грибами и затем втащить в трясину.
Она и мне сказала, что трамвая…
Красивая, голодная и злая,
Заиндевелый шарфик теребя,
Она ждала последнего трамвая,
А не тебя.
И голод, спутник стройности угрюмой,
Преследовал её
В звенящих поездах и в корабельных трюмах,
Как тесное бельё.
Я брел за ней дорогами скитальца
По городам
И корку хлеба протянуть пытался,
Как в клетку львам.
Она и мне сказала, что трамвая
Девятый месяц терпеливо ждёт.
Поверил ей, на скепсис невзирая:
Трамвай придёт.
А, впрочем, я не раз, не два поверил.
Раз триста или, может быть, пятьсот.
Год восемь месяцев вчера отмерил.
Девятый вот… трамвай всё не идёт.
Не стану дожидаться цифры девять.
Пойду своим
Путём поэта с матерным напевом,
Не оплатив интим.
Поймать хотелось рыбку и присесть
«О господи, какая красота!»
Я произнес впервые в жизни.
Но глубоко вдохнул и, досчитав до ста,
Остался верен проклятой отчизне.
Я счастливо со всеми погибал,