Это хороший момент, но я не знаю, как объяснить, что не решаюсь довериться ему наедине. А что, если он поцелует меня, и это снова пошлет молнии в мой мозг? А что, если мы будем одни в его машине, и я не захочу, чтобы он останавливался? А что, если он не остановится?
— Я не понимаю, что там произошло, — говорю я, как можно честнее. — И не знаю, стоит ли нам делать это снова. Когда-нибудь.
— Почему бы и нет? — спрашивает он.
— Потому что… мы даже не встречаемся, — заявляю я, поскольку, как мне кажется, это самое простое объяснение. Я не хочу поднимать тот факт, что он вроде как убил моих соседей и определенно вломился в мой дом, чтобы напугать до чертиков, и совершенно точно следовал за мной вчера из школы домой, если не для того, чтобы запугать и узнать, в каких школах учатся мои братья и сестры, то по
Я не хочу указывать на то, что знаю, что он опасен, и, возможно, развивать отношения с ним не кажется самым умным шагом. Не могу признать, что, когда он поцеловал меня, мой мозг полностью рухнул, и я превратилась в монстра похоти,
Я не знаю, чего больше всего боюсь, но того факта, что есть множество вариантов выбора? Вероятно, это хороший знак, что мне следует сделать большой шаг назад. Тем более, что сразу после того, как он пригласил меня на свидание, он выпаливает: «Давайте не будем вешать ярлыки».
Мне бы повезло, если бы мы пошли куда-нибудь, он бы меня поцеловал, я бы сошла с ума и позволила бы ему лишить меня девственности, а потом, в понедельник, я бы увидела его в школе, флиртующим с кем-то другим.
Но он не в моей голове, поэтому он ищет какое-то приемлемое успокоение, чтобы предложить мне. — Я просто… я на самом деле ни с кем не встречаюсь.
— Точно.
Он хмурится, не понимая.
— Слушай, я не собираюсь притворяться, что меня не влечет ко всему этому «плохому парню», которым от тебя веет. Меня влечет. У меня есть тип, и ты как бы… плохой парень на стероидах, потому что это не просто аура опасности, ты
Я заставляю себя посмотреть на него, выплеснув все это, ожидая, что он будет оскорблен, раздражен, может быть, защитится. Вместо этого он задумчив, хмуро смотрит куда-то за меня. — Я не могу с этим спорить.
Если я чувствую разочарование, то это потому, что происхожу из длинного ряда тупых гребаных женщин.
— Но это не опасно, если мы не афишируем это.
Покачав головой, я спрашиваю: — Как ты себе это представляешь?
— Слушай, я не говорю, что мы могли бы быть вместе вечно. Я даже не говорю, что это хорошая идея. Но ты мне нравишься, и, кажется, тебя тянет ко мне…
— А мотылька тянет на пламя, — вмешиваюсь я.
Покачав головой от полнейшей нелепости такого предложения, я спрашиваю: —
Винс смотрит на меня, в его глазах снова пляшет та ранимость, что была раньше. Я вижу, что он хочет что-то сказать, но изо всех сил пытается это выговорить, и черт меня побери, это меня заводит. Я жду, пугливая, но убедительная.
Он сглатывает, отворачивается от меня, затем снова встречается со мной взглядом. — Ты знаешь обо мне ужасные вещи, о которых
Я почти слышу, как мой мозг издает крик поражения, а мое сердце переполняется, когда я вижу в нем что-то, что нуждается во мне.
Бедный мозг пытается в последний раз, но это бесполезно — не с этими большими коричневыми лужами, умоляющими меня сдаться.
Когда я открываю рот, оттуда вырывается тупость. — Который час?
Но затем его красивое лицо загорается, и мое сердце наполняется предвкушением. Мне очень нравится видеть этот взгляд на его лице, зная, что я его инициатор.
— Я заеду за тобой в шесть.
Несмотря на уверенность в том, что это очень плохая идея, я не могу сдержать улыбки, когда он подмигивает мне и направляется к своей машине.
-