Слуга Божий

От епископа Хез-хезрона я получил официальное письмо с благодарностью и денежным вознаграждением, размер которого свидетельствовал: в Хезе не только у Кнаппе узкие карманы. Тогда это меня удивило, но позднее к подобным обстоятельствам я попривык.

Пока на рынке горел костер, мы, инквизиторы, стояли полукругом у лобного места. В черных плащах и в черных капюшонах. Вкруг нас поднимался смрад горящего просмоленного дерева и горелого мяса.

– Мне интересно, сколько ты на этом заработал, Мордимер, – негромко произнес один из них, по имени Туффел. На губах его была искренняя улыбка, но глаза оставались холодны, словно лед, сковывавший далекий север. – Грубер, видать, немало заплатил за то, чтобы Кнаппе помогли отойти от дел, а?

Грубер был главным конкурентом Кнаппе на мясном рынке, а теперь – самым серьезным кандидатом на должность мастера гильдии мясников.

– Нет, – ответил я, не отводя взгляда. – Нет, – повторил, и мой товарищ отвернулся первым.

– В пламени есть что-то завораживающее, – сказал он, всматриваясь в костер. Проследил за летящими в небеса искрами. – Могу я пригласить тебя на ужин, Мордимер?

– Отчего бы и нет? Что может быть лучше, чем стаканчик винца в кругу друзей.

Я смотрел на бьющие в небо языки пламени и на столб черного дыма, вслушивался в крики возбужденной толпы и размышлял над словами Туффела. Конечно, я подумывал над тем, как бы убить двух зайцев одним выстрелом. А Грубер с радостью заплатил бы мне, особенно учитывая, что не был настолько скуп, как Кнаппе. Но, видите ли, в моем деле самое важное – не деньги, а осознание, что я служу Добру и Истине. Разве нет?

Багрец и снег

Если будут грехи ваши как багряное – как снег убелю.

Книга пророка Исаии. 1:18

На трех конях въехали мы на рынок городка. Ровным шагом, голова к голове. Справа был Курнос, с лицом, скрытым глубоким капюшоном. Но отнюдь не из заботы о слабых желудках близких. Что нет – то нет, мои дорогие. Курнос гордится своим лицом, да и я соглашался, что порой нелишне бывало кое-кому на него взглянуть. Однако нынче было ветрено, начинался мерзкий ледяной дождик. Как для сентября – исключительно отвратно: у наших коней в грязи были и бабки, и животы.

Слева от меня, на крепком гнедке, ехали близнецы. Временами люди посмеивались, что один громадный конь везет двух маленьких людишек, но смех смолкал, когда шутники видели лицо Курноса. Или когда замечали небольшие арбалеты, что близнецы носили под широкими плащами. К тому же – всегда взведенными, а это, когда они ехали позади и их конь спотыкался, несколько меня нервировало. Из тех арбалетов близнецы вряд ли подстрелили бы рыцаря в пластинчатом доспехе с двухсот шагов. Но с пятидесяти стрелка пробивала толстую доску. И чаще всего этого хватало.

Итак, мы въехали шагом в тот забытый Богом и людьми городок, надеясь сыскать там в меру приличную гостиницу, в которой сможем съесть чего-нибудь горячего, согреться у очага и просушить мокрые вещи. Ну и найти ночлег в месте, где человеку не каплет на голову. Близнецам хотелось еще кое-чего, но самое большее, что они могли здесь подцепить, – стыдную болезнь либо паршу. Я же сильнее всего беспокоился о лошадях. Я испытываю глубокое уважение к животинкам, которым приходится носить нас на спинах, и считаю, что долг всякого всадника – заботиться о своем скакуне. Когда мне было шестнадцать, я даже убил человека, который издевался над лошадью. Теперь я не настолько резок, поскольку с возрастом сделался мягче, а может, сердце мое преисполнено нынче понимания к ближним и милосердия к их слабостям. Однако к лошадям добрые чувства я сохранил.

Но спокойно осмотреться в поисках гостиницы нам не удалось. Первое, что мы увидели, была толпа. Первое, что услышали, – крик. Первое, что вдохнули, – запах просмоленных дров.

На том конце рынка собрался народец, а меж ним мы увидели фигуру в белой рубахе. Ее толкали, оплевывали, охаживали кулаками. Чуть поодаль стояли трое верзил из городской стражи. Глевии[18] они оперли о стену и, зубоскаля, прихлебывали пивцо из кувшина. То, что они обменивались шуточками, я, понятное дело, не слыхал, поскольку шум стоял изрядный, но все и так было написано на их ухмыляющихся лицах. Хотя в данном случае правильней было бы сказать: ухмыляющихся мордах. Все трое напоминали хорошо откормленных боровов с тупыми ряхами, а то, что на голове у каждого был кожаный шлем, как ни странно, лишь усугубляло впечатление.

Посредине рыночка стоял просмоленный столп в шесть стоп высотой, вокруг – сложены просмоленные поленья. На мой взгляд, весьма неумело. Подожги – и грешник задохнется в первые же минуты, не познав милости очищающей боли. А ведь только боль могла дать ему шанс на воскресение – в далеком будущем, понятное дело, – в Царствии Небесном. А вот то, что столп был металлическим, означало, что подобные зрелища в этом городке уже случались и местом представлений для услады сердец здешней черни стал именно центр рыночка.