Слуга Божий

– И где ты таких слов нахватался? «Истинная мальвазия», – повторил я за ним и покачал головой. – Сходи лучше к хозяину и прикажи, пусть бегом несет ужин. Для меня – хорошо пропеченного каплуна, кашу со шкварками, луковый суп с гренками и кувшин свежего холодного пива. А близнецам пусть пришлет какую-нибудь девку, потому как надоели мне, пока ехали, этими своими жалобами. Только… Курнос. – Я поднялся с табурета. – Чтоб осталась живой-здоровой, помни.

– Ну, Мордимер, ясное дело, что ты?

– Ага, уж я-то вас, паразитов, знаю. Никакой умеренности в забавах… Ладно, иди…

Я уселся за столик и заглянул в протоколы. У судебного писаря явно были проблемы с каллиграфией, а может, он делал эти заметки в подпитии: пергамент был исписан неровно и неразборчиво. К счастью, расшифровке таких вот каракулей меня учили. Не то чтобы это мне нравилось, но должен значит должен.

Записи были столь увлекательными, что, когда принесли ужин, я даже не оторвался от них. Правой рукой переворачивал страницы, а в левой держал каплуна (и правда хорошо пропекли!), лениво откусывая кусочки. Луковый супчик с гренками остывал рядом. Ну да ничего, если что – принесут новый…

Наконец я отодвинул бумаги, положил на поднос остатки мяса и вышел в коридор. Из-за двери близнецов доносились сопение, оханье, смех. Я вздохнул и вошел. На кровати лежала девка в закатанной рубахе, вывалив обвисшую грудь. Первый увивался у нее меж ног (даже не стал снимать штаны, только спустил до середины бедер), Второй же сидел около ее лица и лениво постукивал по ее щекам напряженным членом. Как для таких маленьких людишек близнецы обладали мощным хозяйством, но на девку они, казалось, совершенно не произвели впечатления. Лежала себе спокойно и лишь посапывала, а когда увидела меня в дверях, подмигнула левым глазом.

Курнос же сидел подле них на табурете и поглядывал на все с глуповатой усмешкой. Курнос любил смотреть.

– Выйдем, – кивнул я ему – тот послушно встал. Закрыл за нами двери, и мы остались в коридоре одни.

– Во дают, а, Мордимер… – Курнос глуповато улыбнулся.

Так всегда. Бедный Мордимер трудится и ломает головоньку, как заработать денег, а все вокруг думают лишь о развлечении.

– Слушай, – сказал я. – Случалось когда-нибудь, чтобы в Хезе казнили чародейку, которая не признала своей вины?

Курнос, может, и не смекалист, но обладает прекрасной памятью. Способен цитировать разговоры, о которых я уж и не вспомню. Теперь на его лице отразилось усилие мысли. Я невольно отвел взгляд.

– Было, – сказал он радостно. – Одиннадцать лет назад судили Берту Крамп, трактирщицу. Три раза брали ее к мастеру, и – ничего, Мордимер! – он посмотрел на меня с гордостью.

– Неплохо, – пробормотал я.

Потому что и вправду почти никогда не случалось, чтобы грешник не раскололся при первом – максимум втором – допросе. Лишь воистину закоренелые негодяи упорствовали в ошибках даже при третьем допросе, но тот обычно и оказывался решающим. А Берта Крамп выдержала три дознания.

Я всегда говорил, что женщины-то будут покрепче мужчин. Мужчинам достаточно показать раскаленный прут для протыкания яичек или подержать над их естеством котелок с кипящей серой – начнут петь как по нотам. Женщину сломать не так просто. Странно, верно? Хотя у вашего нижайшего слуги на все сыщутся свои методы.

– Но на нее нашли такие крючки, что сожгли и так, без признания.

– Спасибо, Курнос. Удачного развлечения.

Он усмехнулся жутковато, а я вернулся к бумагам.

Обвиняемая Лоретта Альциг, вдова, двадцать шесть лет, жила в доме умершего мужа, купца зерном. Виновной себя не признала. Ни в убийствах, ни в применении черной магии. И, несмотря на это, ее приговорили. Что хуже, не провели даже обычного следствия. Говоря языком простых людей: ее не пытали. Почему же? Протокол был полон недомолвок, не были заданы простейшие вопросы, не выяснили даже, как умерли те мужчины. Я ничего о них не узнал, кроме того, что свидетели называли их ухажерами.

Получается, у молодой красивой вдовы было три хахаля. Зачем бы ей их убивать? Завещания? Об этом тоже ни полслова.

Я покачал головой. Ох уж эти гродские суды.

* * *

Встал я с рассветом. В окно светило солнце. Ветер унес куда-то тяжелые серые тучи, и когда я открыл ставни, увидел, что рыночная площадь подсыхает. Намечался хороший сентябрьский денек. Славное время для аутодафе.

Я зевнул и потянулся, аж хрустнуло в костях. Доел вчерашний холодный луковый супчик и закусил остатками каши. «Пора браться за дела, бедный Мордимер», – подумал. Вошел в комнату близнецов. Они лежали на кровати, переплетясь со своей девкой, словно большой трехглавый зверь. Первый выставил в сторону двери свой бледный костистый зад и как раз пукнул сквозь сон, когда я входил. Я толкнул его носком сапога (трактирщик обещал лично его начистить – и тот правда блестел, словно собачьи яйца) – Первый сразу вскочил на ноги. Видать, был еще слегка под хмельком, поскольку закачался.

– Буди Курноса, и через две молитвы жду вас внизу, – сказал я сухо.