Слуга Божий

Увидел меня, когда я остановился у трапа, – и обнажил в ухмылке беззубые десны.

– Прифецфую фас, хоспотин, на борту «Фесеннего Рассфета». Што снашит – у меня.

«Весенний Рассвет» было неплохим вариантом. Правда, именно этому кораблику лучше подошли бы «Плавающая Лохань» или «Притопленное Ведерко», но, знакомый с тем, как работает воображение моряков, когда дело касается придумывания названий, я даже не усмехнулся.

– Мы прихотофили каюту для фашей милости, – сказал он. – Посфольте, я фас профошу.

Мы сошли по крутым, грязным, как смертный грех, ступеням. Слева были деревянные дверки.

– Польше тут никохо нет, фаша милость, – пояснил он. – Экипаш спит на палупе, а сюта, – махнул рукою, – они не схотят.

Отворил двери и пропустил меня первым. Каюта была крохотной. Помещались в ней лишь набитый сеном матрас, деревянный, окованный медью сундук и металлическое ведерко. У стены я увидел широкий шкафчик. Но сильнее меня заинтересовала особа, лежавшая на матрасе. Оно и понятно: была это полунагая (полунагая, ибо под палубой было тепло и душно – почти как в моей корчме) молоденькая девушка с белой кожей, длинными светлыми волосами и торчащими грудками.

– Неошитанность и потарок от хоспотина Похенфальта, – сказал капитан, усмехнувшись. – Если путу нушен, хоспотин, я к фашим услухам.

Он с поклоном попятился и закрыл за собой двери. Девушка на матрасе внимательно глядела на меня, не выказывая никаких чувств. Лишь провела, видимо, неосознанно, языком по губам. Хорошенькие были у нее губы. Полные и красные – при белизне ее кожи это производило впечатление.

– И как тебя зовут? – спросил я, сняв плащ и рухнув рядом с нею на матрас.

– Энья, – ответила негромко. – А вы и вправду инквизитор, господин?

– Можешь называть меня Мордимер, – предложил я ей. – За эти три дня мы познакомимся очень близко, так что хочу слышать из твоих уст просто мое имя, а не это вот «господин».

– Как пожелаешь, Мордимер. Меня доставили сюда, чтобы я исполняла твои желания.

– И это я люблю, – усмехнулся я. – И – я действительно инквизитор, раз уж тебе так интересно. Но держи ротик на замке, если не хочешь меня рассердить. Для остальных я буду Годригом Бембергом, купцом из Хеза, получившим наследство, которое теперь намерен удачно вложить.

– Как пожелаешь, Мордимер, – ответила она вежливо. – Но позволь, когда будем одни, называть тебя настоящим именем. Оно более… – задумалась она на миг, а потом слегка усмехнулась, – чувственно.

Я был удивлен, сколь складно она говорит. Определенно Энья не была вульгарной портовой девкой, которая только и может, что сквернословить на пьяную голову. Была в ней некая совершенно не подходящая к ее профессии деликатность. Ну и, конечно, я не обрадовался тому, что Марий ван Бохенвальд рассказал ей, кто я такой. Может, он полагал, что тогда она будет более старательной. Что ж, наверняка будет.

– Давно работаешь? – спросил я и снял рубаху. Та была мокрой от пота, словно только что из воды вытащили.

– Недавно. С полгода. Но умею все, что необходимо, – заверила она. – Ты убедишься.

– Еще проверим. И вообще – не говори «гоп». Знаешь, у индусов есть хорошая пословица: «Не проклинай мать крокодила, пока не перешел реку».

Она искренне рассмеялась, я же только тогда сообразил, что – не должна была уразуметь соль этой шутки. Откуда шлюшке из Хеза знать, каковы крокодилы и кто такие индусы? Но, возможно, она смеялась, потому что так ее приучили, внушили мысль, что любая шутка клиента – смешна.

Я снял сапоги и размотал онучи. И сделалось мне почти хорошо, хотя под палубой было дьявольски душно.

– Правда, господин… Мордимер, – поправилась Энья, – ты будешь мною доволен. Я хотела бы, чтобы ты замолвил доброе слово обо мне в моем новом доме – и буду стараться.

– В новом доме? Где?

– В Тириане, – ответила. – Там я должна начать работать.

Я перекатился поближе и положил руку ей на грудь. Энья была худенькой и невысокой, но грудь у нее была пышная. И это хорошо, поскольку не бывает слишком больших сисек, особенно когда их обладательница – с точеной фигуркой. Это вам говорит Мордимер Маддердин, милые мои, опытный ходок по хезским девкам.

Мудрецы утверждают, что девять из десяти мужчин вожделеют женщин с большой грудью. А тот десятый – вожделеет тех девятерых. И кто я таков, чтобы спорить с авторитетами?

– Уже хочешь? – спросила она, усмехнувшись.

– Пока что хочу вина.

Энья встала и отворила шкафчик. Вынула из него два кубка и глиняную бутыль. Большую бутыль.

– Я могу выпить с тобой?

– Конечно, – ответил я. – Не люблю пить один.

Она разлила вино по кубкам и один подала мне. Я принюхался.

– Пахнет неплохо. Ну, выпьем за путешествие, Энья.

– Твое здоровье, Маддердин. – Она подняла кубок и набрала вино в рот.

Потом склонилась, вылила его мне на грудь и начала слизывать. У нее был аккуратный узкий язычок, а лизала она весьма умело. Я устроился поудобней.

– Хорошо, малышка, – сказал я. – А теперь – ниже.

Энья отвела волосы и усмехнулась, а потом сделала, как я сказал.

* * *