Слуга отречения

– Ты знаешь, существует одна такая история, – задумчиво сказала Пуля. – Может быть, она тебе даже знакома. Про человека, который жил в этом вот городе, – как раз, кстати, где-то здесь недалеко и жил, где мы с тобой сейчас идём… И этот человек всех окружающих пытался делить на дрожащих тварей и на имеющих право убивать. Так вот, понимаешь ли, тули-па считают себя такими имеющими право. Они не относят себя к человечеству. Оттого и действительно перестают быть людьми иногда – иногда даже в прямом смысле слова, физически. – Пуля остановилась перед входом в один из домов, коснулась магнитным ключом исцарапанного домофонного замка и со скрежетом толкнула тяжёлую железную дверь. – Это ведь многим кажется страшно заманчивым, знаешь ли – считать, что все остальные, кроме тебя, не достойны… ничего. Они же все искренне верят в то, чем живут, понимаешь? Для них просто нет… не существует другой реальности.

– Значит… – задумчиво сказала Верена, всё выше и выше поднимаясь вслед за спутницей по гулкой каменной лестнице с выложенными мозаикой пролётами и рассеянно ведя пальцами по узорчатым чугунным прутьям тяжёлых перил. – Значит, если мне в жизни пока всего хватает, то…

– То им нечего тебе предложить, – кивнула Пуля; её голос неожиданно отразился эхом от холодных тёмно-серых стен. – До поры до времени нечего… Но тебе только двадцать лет, Верочка. Жизнь очень, очень изменчива, а ты теперь бессмертна – помни об этом всегда. Главное, никогда не забывай о том, кто ты есть. Осторожно, береги макушку, здесь низкая дверь…

Пуля, подсвечивая себе мобильным, провела её через тёмный, заваленный старым тряпьём и какими-то досками и припахивающий затхлостью чердак, и Верена вслед за ней осторожно выбралась через слуховое окно на плоскую серебристую крышу.

Снизу доносился приглушённый шум автомобилей, тени которых растворялись в бархатисто светящейся вечерней дымке, помигивая на прощание красными фарами тормозных огней. Щурясь от вновь беспощадно треплющего волосы сырого ветра, девушка замерла и заворожённо обвела взглядом бесконечные тёмно-красные и серые крыши с россыпями широких печных труб, золотисто мерцающую в вечернем сумраке исполинскую темную громаду собора с фигурами каменных ангелов, окруживших его высокую колоннаду, призрачный, ажурно-зелёный, с высокими узкими окнами купол другого собора, мимо которого они только что шли, и похожие на гигантских кузнечиков строительные краны у самого горизонта, там, где валил в небо дым от выглядящих отсюда совсем крошечными заводских труб…

Темнеющее небо над головой казалось совсем близким, и когда Верена запрокинула голову, она почувствовала, что у неё закружилась голова. Пуля взяла её за руку, и на девушку вновь накатил непреодолимо щемящий трепет от осознания того, что сейчас она опять сможет окунуться в эту пушистую небесную перину, хранящую в себе весь собранный за день солнечный свет, и почувствовать ладонями прикосновение чего-то мягкого и бархатистого, и дышащего, и холодного…

– Покажешь мне, где у вас сейчас народу поменьше, ладно? – Пуля усмехнулась. – И у нас здесь, да и у вас там тоже, знаешь ли, городских сумасшедших и так хватает, не стоит нам с тобой лишний раз смущать людей, ведь верно?

* * *

Вильф сидел на каменном полу, обняв колени. Он давно уже понял, что Владетелю глубоко безразличны любые человеческие выражения почтения. Впрочем, скорее всего, понимал это и Тео, который стоял сейчас за его спиной – пятки вместе, носки врозь, плечи привычно развернуты, как у военного на смотре. Понимал, наверное, даже Сегун, замерший напротив них на коленях в классической позе сэй-дза: бёдра покоятся на внутренних сторонах голеней, ягодицы – на пятках, кисти рук сложены на бёдрах ладонями вниз.

Привычки, простые и пустые человеческие привычки. Такое глупое и такое человеческое… и всё равно не отпускающее даже столетия спустя.

Вильф почувствовал, как, отзываясь на его мысль, по телу прокатилась мгновенная волна чужого тепла-одобрения.

В общении с Владетелем не может быть лжи. Сознание пронизано ровной розово-белой дымкой, ничего не скрыть, не утаить. Глаза закрыты: взгляд на висящий в центре зала сверкающий шар одинаково слепит и человеческие, и привычные к быстрой регенерации птичьи глаза тули-па.

Вильф еле заметно улыбнулся, чувствуя, как иголочки дрожащей вокруг силы покалывают губы и запястья и как тихонько стучит в висках. Здесь, внутри сгустка пульсирующей плазменной энергии, способной за доли секунды превратить в пепел – в молекулы пепла, – и человека, и тули-па, если того захочется Владетелю, он ощущал себя всегда удивительно покойно и легко, словно младенец в утробе.

«Ещё одна новая активация… недавно… молодая… одна. Центр Европы. Она теперь с Хауком. Потеряна… Ещё один воин потерян…»

«Как это случилось, Владетель?»

К мысленному общению сперва бывает непросто привыкнуть. Чужие мысли тянутся сквозь собственный разум цветными пульсирующими потоками, речь Владетеля – сгустками звенящего жара.