Слуга отречения

Они рухнули на блестящий от водяных брызг пологий склон одинокой чёрной скалы, которую со всех сторон облизывали мутные языки волн, и Кейр с размаху приложил монстра мордой о мокрый камень, седлая его спину и медленно выламывая загнутое под немыслимым углом чёрное крыло.

– Тебе давно кишки не выпускали, так, да, вшивая морда? Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю? Я сейчас порежу твои вонючие крылья на много мелких-мелких полосочек… так, что тебе никакая регенерация уже не поможет… никогда уже больше не взлетишь… ползать будешь… потом выцарапаю твои поганые жёлтые моргалки и скормлю их Верону…

Стеклянные когти впились Вельзу в загривок. Тот снова громко заверещал, и Кейр ощутил уже почти привычное сладкое жжение за глазами. Он знал, что около зрачков те сейчас меняют цвет, начиная медленно тлеть угольно-красным.

…и так хочется растянуть этот момент…

– А потом я выдерну с корнем твой паршивый чёрный язык… и засуну его тебе глубоко в глотку… чтобы ты в следующий раз трижды подумал… прежде чем вздумаешь открывать ещё хоть по какому-нибудь поводу… свою грязную мусорную пасть…

– Ну пожалуйста… хр-р… мы же с тобой на одной стороне… – взмолился Вельз, тщетно пытаясь вывернуться.

– Засунь свое пожалуйста себе в… тоже мне, тули-па. «Ну пожа-а-а-луйста», – передразнил Кейр. – Слышали бы тебя сейчас Правители… что бы они с тобой сделали за такие словечки, как полагаешь? А?

– Кей-хр-р…

Тот вздрогнул. Особенно высокая волна разбилась о подножие чёрного утеса, окатив Кейра с ног до головы каскадом ледяной белоснежной пены, и он непроизвольно затряс головой, по-звериному отряхиваясь и рассыпая тучи брызг с насквозь мокрой шкуры. Свирепый горько-солёный ветер вроде бы немного ослаб; из-за горизонта наконец показался край огромного, тёмно-малинового солнечного диска.

– Чёрт с тобой… живи уж, лопоухий, – Кейр разжал ладони. – Я тебе всё-таки пока не Вильф. Но не забывай своё место, ага? Я ещё позволяю называть себя по имени, но если у меня хоть когда-нибудь будут проблемы из-за тебя…

– Не будет, хр-р… не будет, – прохрипел тот, прикрывая трясущейся окровавленной лапой страшную крысиную морду.

– Так вот если они всё-таки будут… – договорил Кейр, выкручивая напоследок обвислое перепончатое ухо. – То ты просто знай, что у тебя тогда проблем будет гораздо, гораздо больше…

* * *

– Я так рад, что с тобой всё в порядке, – сказал Женька, обнажая в улыбке крупные кривоватые зубы и ковыряя носком ботинка похожий на гигантское щербатое блюдо канализационный люк около бело-жёлтой зебры пешеходного перехода. – У меня ведь кроме тебя в этом классе вообще друзей никогда не было… а теперь со мной никто и сидеть вместе не хочет… Знаешь, тётя твоя и Татьяна Петровна всю Лугу тогда на уши поставили. Ещё полиция в школу приходила, допрашивали всех… кроме Серого, правда, того папашка отмазал…

– А допрашивали-то зачем? – с ноткой недоумения переспросил Тим.

Они стояли рядом с заклеенной пёстрой бахромой многочисленных рекламных листков автобусной остановкой у застеклённой витрины универмага, и мальчик вот уже пять минут не отрывал взгляда от кирпичного дома на противоположной стороне улицы. Окно рядом с обшитым серым истрескавшимся деревом застеклённым балконом на пятом этаже было распахнуто настежь, словно исполинская пустая глазница, и Тим чувствовал, как у него неприятно влажнеют ладони. Значит, тётка уже дома…

– Говорили, что ты, может, утопился… – Женька стащил с себя мешком висящий на нём малиновый пиджак, сразу же сделавшись похожим на длинного нескладного жеребёнка. – В смысле, что рассматривается такая версия. Ну и спрашивали, там… про отношения с одноклассниками и всё такое. Труп искали…

Тим проводил взглядом лениво, словно большая улитка, прошуршавший мимо маршрутный автобус с мутными, давно не мытыми стёклами. Родной город, наполненный негромким гулом редких машин и насквозь пропитанный душным теплом приближающегося лета, показался мальчику вдруг насупленным и каким-то тусклым, словно бы слегка припорошённым едкой сероватой пылью: прижатые к земле низенькие здания с забранными частыми решётками окнами на первых этажах, змеящиеся по асфальту кривые чёрные трещины, сквозь которые робко проглядывали чахлые тёмные травинки… «Это просто оттого, что я сейчас пойду туда», – подумал Тим, и запястья сразу же мучительно закололо от этой мысли. Ему внезапно со страшной силой захотелось назад, под прохладные каменные своды Цитадели, в гулкую сумеречную фиолетовую темноту… «Дурак, – сказал себе Тим. – Ты что, боишься, что ли?»

Нет, конечно. Просто тошно…

– Глупости какие, – он пожал плечами, с деланным равнодушием складывая руки на груди. – С чего бы это мне топиться-то, Жень? Я что, по-твоему, похож на слабака? – мальчик прищурился на медный диск вечернего солнца и вдохнул густой запах шашлыков и жареных пирожков, тянущийся из завешенного тяжёлыми зелёными бархатными занавесками открытого окна маленькой кафешки Знапротив.