Слуга тигра

Из-за туч ударило солнце, жаром обожгло спину, и жар этот побежал по рукам, охватил голову, занялся внутри, наполняя меридианы. Рукоять меча растворилась в ладонях, клинок засиял, и расплавленное золото с его лезвия потекло между сухих ребер мумии, между корней, глубоко в землю. Император забился, издавая страшные нечеловеческие звуки, курган задрожал, загудел, складываясь внутрь самого себя, разваливаясь комьями, как детский куличик, и сухая мумия распадалась, разлеталась по ветру вместе с ним.

– Это моя земля! – Вэй Жэньчжи все еще метался, все еще пытался ухватить ломающимися пальцами хоть горсть песка. – Мое царство! Все мое… мое… мое!

В последнем всплеске агонии он отшвырнул Сун Цзиюя, и это стоило ему всего: падая в воду, Сун Цзиюй видел, как погасли болотные огни глаз, отвалилась нижняя челюсть жуткого черепа, как кости рассыпались в прах…

Время будто замерло: зависли в воздухе камни, замер в небе дракон с вцепившимся в его гриву мастером Бао, застыли в полете капли грязной воды. Двигался лишь лао Ху: раскинув широкие рукава алых одежд, летел навстречу, словно тигр, падающий на добычу…

Сун Цзиюй раскрыл ему объятия. И когда их тела соприкоснулись, успокоенно закрыл глаза.

«Вот и все, лао Ху», – подумал он.

* * *

Вот и все.

Эпилог

В прорехе между бамбуковыми кронами плыли облака. Раньше бесконечные шепоты и шорохи весеннего леса, глухой перестук копыт в пыли и мерное покачивание экипажа всегда убаюкивали его в пути, но чем ближе к Чжунчэну, тем быстрее билось сердце.

Чжу Фэнлун, Чжу Фэнлун… Десять лет прошло, а ты все веришь в ошибку секретаря, в ложное свидетельство о смерти?

Он закрыл глаза, откинувшись на стенку повозки, и, кажется, все-таки задремал, потому что увидел, как приезжает в город и Юй-эр выходит из управы встречать его, но почему-то не в халате магистрата, а в черной цензорской форме. Прямой, тонкий, как тростинка, – время не оставило на нем ни следа. Кожа, как белый нефрит, на висках волосы выбились немного из строгой прически. Губы поджаты, глаза так и горят праведным гневом.

«Лун-гэ, зачем ты приехал? Я, кажется, ясно дал понять, что не желаю тебя видеть!»

Сказать бы ему, зачем. Рассказать бы, что сколько веревочке ни виться, все равно приходит конец. Может, тогда он смягчился бы наконец, прекрасный дух возмездия… Но не слушается язык, не складываются слова.

Во сне он попытался составить речь, почему-то официально, в тех же выражениях, в которых подавал доклад императору, и слова все ходили по кругу, как овцы, а он пытался согнать их в правильные фразы… пока не проснулся. Пока не вспомнил, что Юй-эр давно мертв, и некому будет его выслушать.

Чжу Фэнлун потянулся, вновь отвел занавеску. Вовремя – с холма открылся прекрасный вид на Чжунчэн: серебряная лента реки, извивами напоминающая летящего дракона, гладь рисовых полей, сочная зелень заливных лугов. Коровы, рыжие, лоснящиеся на солнце, медленно бродят у самой кромки леса, маленькая фигурка, видно пастушок, гоняет козье стадо.

Город разглядеть было сложнее: его все еще укрывала золотистая утренняя дымка, словно игрушечные, покачивались на волнах лодочки рыбаков.

По дороге начали все чаще попадаться тяжело нагруженные бочками обозы, распространяющие рыбный дух и морской запах соли, а иногда даже ледяной холод, за ними обозы, ядовито пахнущие краской для ткани и выделанной кожей: торговцы, выехавшие из города затемно, держали путь к большому тракту.

А ведь когда-то ему описывали Чжунчэн совсем иным: «Сонное царство, постоянные дожди, люди бедные, ничего не происходит. Хочешь кого-то наказать, отправь служить в этот жалкий городишко».

И он наказал. Долго представлял потом, в приливе раздражения, как Юй-эр тускнеет, смиряется, как он понимает, для чего нужно держаться за столичные посты, пишет письма с извинениями… Но что ж, поздно! Чжу Фэнлун не прощает предательства!

Юй-эр не написал ни одного письма. И погиб рано, странно, нелепо. Как может дикий зверь загрызть чиновника посреди города?! Что за ужасная смерть?!

Чжу Фэнлун попросил у знакомого в судебном ведомстве копию отчета о гибели магистрата Суна, долго рассматривал рисунок, подробно описывающий все раны, и пытался заставить себя поверить в то, что это случилось с его Юй-эром, пытался представить знакомое до последней родинки тело истерзанным, холодным… и не мог.

Юй-эр слишком молод, чтобы умереть. Еще не осознал свою ошибку, еще не извинился, не написал, что скучает.

Чжу Фэнлун вытряхнул на ладонь сердечную пилюлю, проглотил, не морщась, запил водой из фляги.

Десять лет…

Дорога спустилась к реке, потянуло тиной и тонким, едва уловимым ароматом лотосов.

– Стойте! – послышался вдруг снаружи чей-то требовательный голос. – Господин! Остановитесь немедленно!

Чжу Фэнлун постучал в стенку повозки, веля вознице остановиться, выглянул из окна.