Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Несмотря на разнообразие лубочной продукции и отдельные удачные произведения русских графиков, открытым остается вопрос, насколько удалось лубку выполнить свои пропагандистские задачи. Лубок мог развеселить обывателя, реже — заострить его внимание на тех или иных событиях войны, однако ярких художественных произведений, способных пробудить ненависть к врагу или вызвать сильное чувство эмпатии по отношению к жертвам войны, назвать нельзя. Картинки, иллюстрировавшие «немецкие зверства», были весьма банальны с художественно-изобразительной точки зрения, а потому не могли всерьез задеть чувства зрителей. В. П. Булдаков справедливо отмечает отсутствие мобилизационного эффекта от лубочной продукции: «Воинственная графика порождала скорее недоумение, нежели патриотические чувства. Образованного человека она скорее всего отталкивала своей искусственной легковесностью, а простой человек ни трагедии происходящего, ни опасности поражения не ощущал — мобилизационный эффект лубка вряд ли мог быть высок»[1682]. И. В. Купцова также невысоко оценивает художественные и пропагандистские характеристики лубка, считая его «подделкой», полагая, что хоть лубок и «отражал психологию народа и был искусством для народа», но на появившихся в первые месяцы войны лубочных картинках «отсутствовали непосредственность и искреннее настроение, лежала печать надуманности и подделки под народное творчество»[1683]. Вероятно, отсутствие искренности и надуманность не являются характеристиками продукции «Сегодняшнего лубка» или издательства «В. Ф. Т.», однако такая оценка вполне соответствует основной массе картинок. Б. И. Колоницкий, цитируя письмо находящегося в действующей армии художника Н. Зайцева, и вовсе отмечает раздражение, которое вызывало патриотическое изобразительное искусство в среде фронтовиков: «Я видел всевозможные картины, иллюстрирующие войну, они у нас здесь имеются, но какая горечь в душе. Пусть художники, если они желают добра ближнему, бросят заниматься этими гнусными делами. Войну надо иллюстрировать, как чуму, язву, как народное горе, зло и раскрывать эту язву без содрогания с ужасом анатома и преподносить людям весь ужас…»[1684]

Фальшь героико-реалистического лубка заключалась не только в тенденциозной передаче военных событий, но и в том, что в целом лубочная продукция не передавала характер индустриальной, окопной войны. Лубочное визуальное пространство, акцентируя внимание на рукопашных схватках и массовых пеших баталиях, генеральных сражениях, иллюстрировало тем самым войны далекого прошлого. Художники, среди которых преобладали народные умельцы-любители, плохо себе представляли реалии Первой мировой, поэтому среди побывавших на фронте солдат подобные картинки вызывали отвращение. Впрочем, воспевание героизма войны в любые времена будет фальшивым. Кровь, боль, вши, венерические болезни — эти спутники фронтовой повседневности не находят себе места в пропаганде.

Однако констатация того, что лубок не добивался должного эффекта, имеет важное значение для изучения массовых настроений общества, может свидетельствовать о том, что художники не испытывали достаточно сильных эмоций, патриотических чувств, чтобы передать их своим зрителям. Кроме того, угасание жанра патриотического лубка в 1915–1916 гг. свидетельствует о психологических процессах, протекавших в русском обществе, сделавших патриотическую продукцию более не актуальной.

Тем не менее военный лубок, особенно издательств «Сегодняшний лубок», «В. Ф. Т.», «Биохрома», обращавшихся к фольклорным образам войны, отразил, пусть и поверхностно, ее оборотную сторону: отсутствие высокой идейности, искренних патриотических чувств и наличие архаичных инстинктов в их чистой, народной, подчас карнавальной форме. Не случайно художники «высокого жанра», почувствовавшие искренность лубка, обращались к нему за вдохновением в поиске новых, более выразительных образов.