Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Ограничение работы Государственной думы усиливало ее оппозиционность и делало центром притяжения общественного внимания. В силу психофизиологических особенностей больше других возбуждалось студенчество. Слушательница высших женских курсов писала из Москвы: «Последние дни все нервно настроены. События в думе служат центром внимания… Куда ни пойдешь — одни разговоры. На курсах все время идут обсуждения создавшегося положения. Делимся друг с другом мнениями. Заботы о рефератах, подготовки к экзаменам кажутся слишком ничтожными, чтобы о них сейчас думать… Сегодня газеты принесли новость — отставку Штюрмера. Вполне логическое последствие того, что было сказано по его адресу в Думе»[2153]. В письме некий Борис из Москвы в Саратов описывал схожие настроения: «До последних дней почти все время проводил за учебниками, готовясь к декабрьским экзаменам. Хотя я не бросаю это делать и теперь, но, вследствие общей политической атмосферы последних дней, которая особенно сильно чувствуется здесь в Москве и проявляется положительно везде, где только встречается несколько человек и начинают о чем-то говорить, выдерживать „учебный дух“ стало чрезвычайно трудно. И в частных кружках, и в организациях только и разговоров, что о думских речах, которые разошлись по всей Москве и дальше, и построение выводов на них… По слухам, в Саратове настроение в общем такое же, как и здесь»[2154].

Нервозные настроения и чувство неопределенности были свойственны и депутатам, которые сами плохо представляли, куда приведут демарши. Кулуарно они обсуждали слухи о том, что к Таврическому дворцу будут стянуты войска и Дума будет окончательно закрыта, обсуждали информацию о подготовке убийства П. Н. Милюкова, говорили о том, что осталось лишь два варианта: император распустит либо Думу, либо правительство и пр.[2155] Депутат-кадет В. В. Лашкевич, когда шел в Думу 2 ноября, был уверен, что она уже закрыта[2156]. Член Государственной думы М. Воронков писал 30 ноября 1916 г.: «Неопределенность сидеть в Питере. Есть такое предположение, что каждая фракция запретила своим членам разъезжаться по домам. Последние дни передавали слухи о возможности образования общественного кабинета, но теперь все меньше и меньше верят. Положение действительно напряженное, в верхах какие-то комбинации назревают, но об истинных намерениях ничего неизвестно. Упорно говорили, что предполагается высокоторжественное совместное заседание Думы и Совета в присутствии государя»[2157]. В тот же день депутат А. Я. Тимофеев делился со своим адресатом схожими мыслями: «Отечество наше в опасности… Кроме врага внешнего отечеству грозит злостный внутренний. Несмотря на открытое выступление Думы, Совета и даже дворян, — „Они“ не уступают. Положение жуткое и совершенно неопределенное»[2158].

Погрязшую в слухах и сплетнях Думу изобразил в декабре 1916 г. А. Радаков. На его рисунке «Наша зоология» в образе летучей мыши под сводами Таврического дворца парил депутат П. Крупенский, который отличался тем, что «все время перепархивает от депутатов к министрам и обратно — со всеми шепчется и переносит туда и сюда разные вести и сплетни» (ил. 169).