Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Военные власти признавали серьезность положения, но их не покидали надежды на то, что ситуацию удастся взять под контроль. Рано утром 27 февраля Протопопов телеграфировал дворцовому коменданту В. Н. Воейкову, что в отдельных частях столицы войска открывали огонь по революционным толпам и рассеивали их, и выражал надежду на скорое урегулирование обстановки[2375]. В тот же день в Петрограде было объявлено осадное положение. С. С. Хабалов сформировал отряд из 6 рот, 15 пулеметов и 1½ эскадронов, всего около 1000 человек, и под командованием полковника А. П. Кутепова отправил его против восставших, однако казачий разъезд вскоре донес, что Кутепов требует подкрепления и сообщает, что не может продвинуться по Кирочной и Спасской. В результате Хабалов согласился с тем, что войск для возвращения контроля над городом недостаточно (верными оставалось не более 2000 солдат), и решено было держать оборону в Адмиралтействе. Но уже 28 февраля, после ареста солдатами Хабалова, дабы не подвергать опасности разгрома здание, остававшиеся в Адмиралтействе части были выведены и распределены по казармам[2376]. Таким образом, вплоть до 27 февраля власти сохраняли надежду на подавление восстания силами войск. Создавать разрозненные полицейские огневые пулеметные точки на крышах домов было бессмысленно, а после того, как с 28 февраля верные части оказались окруженными в Адмиралтействе, начинать операцию по расстрелу демонстрантов из пулеметов в глубоком «тылу революции» силами одной только полиции было самоубийственно. Верившие в слухи про городовых обыватели вместе с тем признавали абсурдность этой затеи и иногда выражали даже сочувствие полиции, понимая тщетность и обреченность подобного плана. Показательно, что хотя А. Н. Бенуа не сомневался в существовании «протопоповских пулеметов», 28 февраля он назвал якобы засевших на крышах домов городовых «обреченными жертвами идиотского плана Протопопова»[2377]. К. И. Глобачев впоследствии, не отрицая пулеметной стрельбы с крыш домов, доказывал в своих воспоминаниях непричастность полиции к их расстановке тем, что в местах, на которые указывали свидетели, расставлять их было бессмысленно — оттуда «кроме трескотни и шума, вреда от них никакого не было»[2378]. Бывший начальник охранки, наоборот, обвинял «революционеров» в пулеметной стрельбе с целью провокации.