Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Если образ блудницы считать метафорой гибели России, то, учитывая, что революция вытекала из войны, можно вспомнить серию литографий Н. Гончаровой 1914 г. «Мистические образы войны», на одной из которых была изображена Вавилонская блудница верхом на многоголовом звере, что являлось символом Апокалипсиса. Народная эсхатология, усилившаяся в годы войны и слегка приглушенная эйфорией «медового месяца» революции, с новой силой возрождалась летом — осенью 1917 г. Впрочем, любая периодизация здесь будет условной, так как эсхатологические настроения в массовом сознании народа присутствуют постоянно, неожиданно, асинхронно проявляясь у разных социальных групп. Так, например, когда городские слои восторженно приветствовали революцию 1917 г. и лично А. Ф. Керенского, среди крестьян Владимирской губернии пронесся слух о том, что министр-социалист «жид-Анчихрист»[2573]. В мае, в период активной патриотической агитации Временного правительства за наступление на фронте, крестьянин Вологодской губернии А. Замараев, наблюдая за выпавшим снегом, предрекал гибель России: «Погода студеная, пролетает снег. Нашему государству едва ли не приходит конец»[2574]. Очевидно, что в провинции, особенно в деревне, события в 1917 г. развивались не столь стремительно, как в столицах. Журнальная карикатура в первую очередь фиксировала смену настроений горожан, однако отдельные сюжеты коррелировали с глобальными изменениями психологического климата в российском обществе.

Несмотря на личное участие Керенского в пропагандистской кампании, на его поездки на фронт и встречи с солдатами и матросами, усталость от войны давала о себе знать. Символы смерти все чаще проникали в журнальную карикатуру, причем развитие внутриполитических событий только усиливало общую атмосферу разочарования, предчувствия чего-то ужасного. Скелеты, черепа, старуха-смерть с косой становились неотъемлемыми элементами сатирической графики, в которой уже не оставалось места для смеха (ил. 231). Различные круги общества встретили восстановление смертной казни на фронте 12 июля 1917 г. неоднозначно. В августе 1917‐го появляется карикатура М. Ага, на которой изображен череп со знаком Сатурна — в римской мифологии древнего бога, пожиравшего собственных детей, — на фоне виселиц (ил. 232). Рисунок сопровождала подпись: «Старый друг — хуже новых двух». Тем самым предлагалось смириться со смертной казнью на фронте перед лицом более страшной опасности — Анархии, Гражданской войны.

Летом 1917 г. А. Ахматова написала стихотворение, выражающее настроения многих современников на этом этапе революции: «И целый день, своих пугаясь стонов, / В тоске смертельной мечется толпа, / А за рекой на траурных знаменах / Зловещие смеются черепа. / Вот для чего я пела и мечтала, / Мне сердце разорвали пополам, / Как после залпа сразу тихо стало, / Смерть выслала дозорных по дворам». Но страхи обывателей провоцировали не только военно-политические события, но и повседневные картинки уличной жизни, для которой типичными стали акты самосудов толпы. В августовском номере «Нового Сатирикона» появилась карикатура В. Лебедева «Смерть и ее производство», где были визуализированы три типа Смерти: официальная, в цилиндре и сюртуке, стоящая у гильотины; насильственная, изображенная в образе крадущегося террориста-убийцы в черном плаще и широкополой шляпе; самосуд — оборванец с ножом в руке и пролетарской кепке.

Ил. 231. Трехлетний юбилей войны // Пугач. 1917. № 16. С. 8

Восстание большевиков 3–4 июля, а затем «корниловский мятеж» становились сигналами надвигавшейся гражданской войны. Поэтому новые коннотации получили темы немецких денег большевиков и пломбированного вагона. От исторических ассоциаций с Троянской войной художники переходили к религиозным сюжетам, в которых Ленин представал Иудой, продавшим Россию за 30 сребреников (ил. 233 на вкладке). Этот сюжет эксплуатировался карикатуристами еще в годы Первой мировой войны: Иуда завидовал болгарскому царю Фердинанду, получившему бóльшую сумму от Вильгельма, чем он от Пилата. В 1917 г. появляется карикатура, на которой в роли Иуды изображен Ленин, а в роли Пилата — Вильгельм[2575]. На других карикатурах Ленина рисовали с «печатью Вильгельма» (германским одноглавым орлом), которая вызывала ассоциации с печатью Антихриста.

Ил. 232. М. Аг. Старый друг — хуже новых двух // Бич. 1917. № 19. Обложка