Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Пермский губернатор сообщал 21 июля, что в Осинском уезде запасные в количестве 5000 человек заявили, что не хотят ехать в Пермь на подводах, а требуют пароходы[414]. В некоторых случаях запасных действительно пытались отправлять на сборные пункты на пароходах, вследствие чего пассажиры последних оказывались на несколько дней заложниками мобилизованных солдат. Известны случаи изнасилования женщин на пароходах ратниками[415]. Сексуальные перверсии часто сопутствуют алкогольным злоупотреблениям. Жажда релаксации приводит к тому, что субъект «расслабляется» до животного состояния, биологическое полностью вытесняет в нем социальное. Скопление раздраженных мужчин в большую и плохо организованную толпу способствует подобным процессам. Впрочем, погромы и сексуально-перверсивные акты сопутствовали не только отправке запасных на пароходах и передвижению пеших маршевых рот — запасные бесчинствовали и по всем линиям железных дорог, и сопровождавшие их команды ничего не могли поделать. И. Зырянов описал отправку партии мобилизованных в Петербург, где переплелись различные архаичные традиции массовой релаксации: пьянство, коллективное пение, драки стенка на стенку, грабежи, насилие и прочее: «Едем в Питер. Шестьсот новобранцев. Специальный поезд — двадцать теплушек. В вагон натолкали по тридцать душ. Тесно. Шумно… На вокзале тягостная сцена прощания. У каждого вагона голосят бабы — матери, жены, сестры… Никаких патриотических восторгов не видать… Вой сливается в истерические выкрики. Последний звонок… Толчок, царапающий нервы, лязг буферов… Толпа пришла в движение, смяла патрули и бросилась вслед за убегающими вагонами… Едем, едем, едем… Долго стоим на узловых станциях, на разъездах. Скорость — двести километров в сутки… В каждом вагоне множество туесов, бочонков с пивом и бражкой… Пьянка, веселье… На каждой остановке все вываливаются из нутра вагонов на платформу. Бесстыдно пристают к бабам, к девушкам, продающим ягоды, молоко… На каждой остановке — драки. Вагон на вагон, стенка на стенку… Заводские на деревенских. Уезд на уезд. В Вологде догнали эшелон новобранцев-вятичей, отправляющихся в Москву в пехоту. Через пять минут разыгрался форменный бой. Первое „крещение“. Вятичи в драке виртуозы. Пехота одолела императорскую гвардию. С диким гиканьем, с соловьиным разбойным посвистом гоняли вятичи наших под вагонами, обстреливая щебнем и увесистыми галями. Некоторых угнали за станцию, ловили поодиночке и избивали. Человек двадцать получили серьезные ранения: головы и лица в синяках, в крови. Одному распороли финкой живот… Когда драка приняла особо значительные размеры… начальник конвоя вызвал для ликвидации драки городскую пожарную команду. Старинный русский способ. Помогает, между прочим… Двенадцать душ так и не нашли. Пропали без вести… В вагоны натаскали груды щебня и песка. Во время движения поезда настежь открыты обе двери теплушки. И горе прохожему, попадающему в „сферу досягаемости“… Когда камень удачно попадет в висок или в темя прохожего, из вагонов несется одобрительный хохот… Кое-где в вагоны затащили девок и держат на положении арестованных… На станции „Уклейка“ разгромили буфет, разграбили все до последнего кусочка. Теперь громят на каждой станции… Ни увещевания генерала, ни назидания священника впрок не пошли. На первой же станции опять разгромили буфет, проломили голову буфетчику… Чем ближе подъезжаем в Петербургу, тем сильнее неистовствует и озорует эшелон. Бьют стаканы на телеграфных столбах, стекла в сторожевых будках и вокзалах, обрывают провода. В нашем вагоне появились ящики с продуктами, картинки, окорока, связки колбас, баранок. Трофеи. На одной немудрой станции встретили чуть не в штыки. О наших художествах была дана телеграмма местному начальнику гарнизона. Он выслал на вокзал дежурную полуроту в полной боевой готовности… Кое-кому из наших забияк пришлось познакомиться с прикладом русской трехлинейной винтовки… Архангелы с винтовками разгуливали под бортами вагонов, ехидно улыбаясь и многозначительно подмигивая. Только после третьего звонка из вагонов полетели камни, цветистая ругань, горсти песка. Наши мстили полуроте за „обиды“. Петербург. Все как-то сами по себе стушевались и вошли в „норму“»[416].

То же самое происходило на других железнодорожных направлениях. 25 июля в департамент полиции пришла телеграмма из управления Сибирских железных дорог от жандармского полковника Бардина: «Следующие по Сибирской железной дороге эшелоны запасных громят вблизи станции закрытые винные лавки и опьяненные буйствуют на станциях, разбивают окна, в вокзалах грабят буфеты, избивают жандармов и стражников»[417].