Слушая других

Они стремятся отдалиться и разорвать связь со своим прошлым, но всё ещё нуждаются в направлении и помощи от родителей.

Временами подростки могут быть невыносимы и даже несколько нарциссичны, считая себя уникальными, а свои страдания единственными в своём роде. Это нормально, обычно это проходит.

Они как губка готовы впитать поведение любого взрослого (или того, кого они сами посчитают «взрослым») в своём окружении. Это налагает огромную ответственность на родителей: с одной стороны придерживаться единого стиля воспитания и выполнять свои функции, а с другой быть примером в том, как решать проблемы, любить, заботиться о себе, мечтать и вообще жить.

В психотерапии важным моментом будет этап установления контакта и выстраивания лечебного альянса. Будет ошибкой рассчитывать на обычную «взрослую» разумность и понимание того, что «терапия — это хорошо». Терапевту придётся общаться на другом уровне, находя путь через собственное прошлое.

Большинство из нас было детьми и подростками — это не стоит забывать (как не стоит, и стыдиться этого). От того, насколько терапевт сам примирился со своим прошлым и принял свои подростковые части, будет зависеть успех терапии.

Обычно я не работаю с детьми, в большинстве случаев проблема бывает не в самом ребенке, а в родителях и ближайшем окружении. Не то, чтобы я из тех терапевтов, которые во всех проблемах клиента винят их родителей и тяжелое детство. Я скорее из тех, кто говорит, что «как быть родителями не учат и поэтому ошибки неизбежны» и «никогда не поздно иметь счастливое детство»... Хотя, пожалуй, стоит признать, что я как раз из «тех» терапевтов.

ЮЛЯ

Никто не питал особых надежд по поводу госпитализации Юли. Это был уже шестой раз за последние несколько лет Можно сказать, что она стала «своей» в отделении.

— Здравствуйте, Илья... Алексеевич?.. Нет, Сергеевич?.. — тихим голосом выдавила из себя Юля.

— Илья Александрович. Но не запоминайте. Это сложно, сам постоянно забываю, — я улыбнулся.

Юля кивнула, показывая, что с шуткой она согласна.

Тоску и уныние я буквально таки ощущал кожей, даже не смотря на «защиту» халата и письменного стола. Абсолютно безэмоциональная, отвечающая формальными односложными фразами, она была классической иллюстрацией пациента с клинической депрессией.

Сейчас от неё сложно было добиться хоть какой-нибудь важной информации для работы — депрессия вредила всему, снижая когнитивные функции, разрушая личную жизнь. Я понимал, что любые мои слова будут лишними, было необходимо дождаться, когда подействуют препараты. С улучшением настроения обычно проходят и другие симптомы, человек словно оживает

Однако Юля всё равно нуждалась в поддержке и участии.

— Помнится, в прошлый раз с мужем проблемы были, — «закинул удочку» я.

Юля слегка дернула бровями вверх — удивление.

— Вы удивлены, что я помню? — она была настолько подавлена апатией, что ей было тяжело говорить и мне приходилось озвучивать её реакции.

Поджала нижнюю губу, повела головой — похоже на одобрение.

— А в этот раз? Он опять изменил вам?

Опустила глаза вниз, правая бровь вверх — сомнения, внутренний диалог.

— Вы точно не знаете... Похоже, что это только в вашей голове.

Кивок — значит это не адюльтер и моя догадка верна.

— Ясно, понимаю, что подозрение и недоверие осталось и сейчас цветёт и пахнет у вас в голове на жирной депрессивной почве...

Правый угол рта вверх, взгляд вверх и вправо — жалкое подобие иронии.

— Понятно... Ну, а что тогда определяет ваше состояние сейчас?

Тяжелый вздох, плотно сжатые губы, глаза вниз и влево: «Если бы только я знала...».

— А что с рекомендациями и таблетками? — продолжил я «допрос».

Наморщила лоб, взгляд вправо — попал в точку.

— Хм... Значит, совсем никаких таблеток после выписки не пили?

Юля кивнула:

— Думала, что сама справлюсь...

Большая часть пациентов возвращалась в больницу именно из-за несоблюдения рекомендаций. Я не стал читать долгие и унылые нотации, лишь цокнул языком.

Дальнейшая «беседа» выявила, что в голове у Юли полный сумбур и одно подкреплялось другим. Унылые мысли приводили к падению настроения, что влекло заторможенность мышления, слабость и апатию, всё это сказывалось на поведении, что, в свою очередь, анализировалось и вызывало невесёлые мысли, которые тащили следом сниженное настроение, апатию. et cetera. Этот порочный круг подкреплял сам себя, и в нём Юля вязла всё глубже и глубже.

Не смотря на то, что я видел всю тяжесть состояния Юли, меня не покидала надежда на лёгкое и быстрое излечение. В течение нескольких дней я «брал штурмом» её психопатологические симптомы конфронтируя и деконтоминируя,[16] помогая выразить чувства и разобрать патологические мысли. Однако к успеху это не привело.

Фактически из-за подобной спешки я сам почувствовал себя в некоторой тоске из-за того, что не могу кавалерийским наскоком помочь Юле.