Слушая трио Ганелина. Русский триптих

Я признаю, как все мы в определенные периоды нашей жизни, что дорисовываю картину того, что происходило за многие километры от меня, в месте и времени, в которых я принял участие благодаря записи, контрабандой вывезенной из страны. И я возвращаюсь к этой записи, чтобы ощутить всю глубину музыки, чтобы услышать ликующую, бушующую аудиторию, укрывающуюся от десятилетия диссонанса. По сути дела, вся музыка такова: если достаточно долго ее слушать, дыхание нот приобретает личностный характер, который придает им каждый слушатель. Такое бывает даже с музыкальным джинглом к банальной рекламе. Однако дело не в этом. Я стремлюсь добраться до главной артерии, до движения сердца к остальным частям тела; великая музыка способна увлекать за собой и поддерживать род человеческий. «Catalogue» – исключительная музыка, усиленная как обстоятельствами, так и силой исполнения, да и просто силой своего местонахождения. Если достаточно долго слушать эту музыку, дыхание нот приобретает не только личностный характер каждого слушателя, но и целенаправленность, которая усиливает коллективное сознание. Я больше не предлагаю ясных ответов на серьезные вопросы, волновавшие меня всю жизнь, – так же как не предлагали их Ганелин, Чекасин и Тарасов в 1978 году, когда они заворожили Восточный Берлин своим появлением. Но я все-таки кое-что слышу; слышу то, что приобретает все большее значение по мере того, как я становлюсь старше и прохожу через вехи собственной жизни. Без преувеличения, я могу вызвать дух «Love Supreme» Колтрейна. «Catalogue» – это потрясающая драма, и сейчас я слышу это яснее, чем раньше. Трехстороннее проникновение в центральную доктрину духа времени.

Когда я впервые прильнул ухом к долгоиграющей пластинке, первый удар колокольчика пришелся на середину первой стороны. Все, что идет на первой стороне дальше, является следствием этого удара: трещотки, глухая пульсация ударных, мельчайшие деликатнейшие звуки от одного музыканта к другому – все это, бесспорно, музыка ГТЧ. Когда Ганелин начинает выстраивать ответ на рояле сквозь перкуссионную ткань Тарасова, Чека-син тайком, ненавязчиво ведет свою партию, словно предлагая целый набор вариантов. Пожалуй, его игра не громче полета мухи.

К тому моменту, когда Ганелин начинает играть смычком на электрогитаре, которая лежит на крышке рояля, Владимир Чекасин успевает сменить саксофон на кларнет. Звук вступает в противоречие с инструментами. Скрипичный смычок извлекает электрический звук из гитары, в то время как кларнет вызывает в памяти красоту игры Эрика Долфи. Трио находится в огромной творческой пещере в величественной изоляции; вдали от политических событий, вдали от шума аудитории, вдали от неизбежного прагматизма, который станет их пропуском «за бугор»; вдали от мелодии Хендрикса (случайное совпадение или сыграно сознательно?). В этот момент «Catalogue» достигает критической точки и становится освобождением. Чекасин играет лучшее соло всей своей карьеры. Как для Джона Колтрейна эталоном служит исполнение «Chasin’ the Trane» в клубе «Village Vanguard», так и для Чекасина меркой станет его выступление в Берлине. Хотя откуда мне знать? Может, это его совершенно не волнует. Может, для него тот день – просто знаменательная дата, которую не обязательно вспоминать. Но для меня на этой записи она остается вехой. Я слышу, как Чекасин втягивает воздух в легкие и выталкивает его через саксофон, и звук обволакивает мою комнату.