«Порядок, — подумал Вектор. — Теперь я спокоен. Можно отдыхать». Он осторожно прикрыл дверь и, напевая на манер марша старую колыбельную песню, отправился в свою каюту. Однако, на полдороге он вдруг передумал и, круто свернув в боковой коридор, толкнул дверь в кинозал. Включив свет и пробравшись через нагромождение стульев к шкафу с кассетами, Вектор раскрыл дверцу и долго шарил взглядом по полкам, пока наконец не выхватил с довольным урчанием темно-синюю коробочку с надписью «Цветок горькой любви». Сунув ее не глядя в щель видеомагнитофона, Вектор погасил свет и развалился на стуле. По экрану побежали титры, полилась тихая музыка в восточном стиле. Вектор хмыкнул. Гришин, наверное, был в восторге от этого фильма. На экране стремительно развивалось действие: бедная маленькая сиротка не решалась излить своих чувств великолепному принцу. Рвали сердце струны неведомого восточного инструмента. Слезы лились то робким ручейком, то бурным потоком. Под конец и сам принц, к великому удовольствию Вектора, разрыдался, размазывая по щекам гримерную тушь. Дело близилось к развязке. Бедная маленькая сиротка вот-вот должна была отправиться топиться в заброшенном старом пруду. В предвкушении этого момента Вектор, позевывая, крутил на животе большими пальцами рук. Однако, пережить это острое ощущение ему не удалось. Неожиданно в зале вспыхнул свет, а сиротка с перекошенным от горя, а может, и от радости, что наконец-то покинет этот мерзостный мир, лицом неподвижно застыла на экране. Вектор обернулся. Прямо перед ним, уперев руки в бока и яростно сверкая глазами, стоял Гришин.
— Развлекаешься… изобретатель?
На всякий случай Вектор встал, держа перед собой стул: от разбушевавшегося Гришина можно ожидать чего угодно.
— Вынашиваешь новую гнусную идейку? — продолжал Гришин, сопя, словно носорог перед битвой.
— С твоей стороны это просто свинская неблагодарность, — стараясь придать своему голосу нахальный тон, заявил Вектор, памятуя, что лучший способ обороны — это наступление.
— С моей стороны мне тебя следовало вообще убить! — рявкнул Гришин. В шкафу жалобно зазвенело стекло. — Убить тебя, мерзавца, и кости твои скормить собакам.
Вектор понял, что Гришин иссякает. Раз уж он собирается кормить собак, которых на станции нет и в помине, значит — он на последнем издыхании.
— Ладно-ладно, — сказал Вектор, не выпуская из рук стула. — Или попей валидольчику.
— Черт с тобой, — сказал Гришин неожиданно спокойным тоном. — Живи, малютка. Если я тебя сейчас прибью, твой жестяный друг замучает меня насмерть.
Вектор хмыкнул и отставил стул в сторону.
— Не замучает. Ему теперь не до тебя.
— Опять ты за свое? Вектор, не буди во мне талант инквизитора.
— Не веришь? В таком случае, пойдем, я тебе кое-что покажу.
Вектор отключил видеомагнитофон и, взяв Гришина за руку, потащил его на склад кислородных баллонов. Подойдя к двери, он приложил палец к губам и торжественным шепотом произнес:
— Ш-ш-ш! Уникальный номер: Глупый Майк укачивает глупую куклу.
Он хотел было добавить что-то еще, но в этот момент из-за двери раздался приглушенный голос Майка. Вектор замер на полуслове, весь обратившись в слух. Там, за дверью, Майк с кем-то разговаривал. Гришин тоже прислушался.
— Что, твой друг поет колыбельную песню? — осведомился он, не пряча ехидной ухмылки.
— Тише, — прошипел Вектор. — Не ори! Все испортишь.
Осторожно, стараясь не шуметь, он взялся за ручку и открыл дверь. За его спиной, сопя ему в ухо, всунулся в комнату Гришин.
Спустя пять минут оба на ватных ногах шли по коридору, а в спину им из-за полузакрытой двери летел голос Майка:
— Скажи: ма-ма.
И нежный тоненький голосок послушно повторял:
— Ма-ма.
— Умница, доченька. А теперь скажи: па-па. Па-па. И в тишине коридора радостно звучало:
— Па-па!
— Гри-шин.
— Гли-син, — пищал голосок, заливаясь веселым детским смехом. — Па-па Гли-син.
При каждом звуке этого голоса Гришин дергался, как от удара током, и беспомощно втягивал голову в плечи.
Александр Копти
Шахматист
1
Ночь. Ритмичные блицы неоновых реклам. От подъезда старинного особняка викторианского стиля отделился человек в темном спортивном костюме и побежал по улице, ведущей к центру. Он несся бесшумно, гигантскими прыжками, временами как бы зависал в воздухе. Он ощущает себя зверем: мускулы напряжены, ноздри раздуты, уши торчком. И спокойный пульс.
Раздался скрип тормозов, машину занесло к тротуару.
— Елена, ты видела? — протирая глаза, обратился водитель к своей спутнице.
— Что случилось, милый? — она недоуменно посмотрела на него.
— Сейчас, буквально несколько секунд назад, улицу, перед нашим носом, перебегал человек. Мне показалось даже, что я задел его.
— Да никого же не было! — она обеспокоенно оглядела пустынную улицу, — Я тебя предупреждала, Род, не увлекайся коктейлями. А ты как всегда…
Хлопнула дверца. Мужчина склонился над бампером. Торжествующий возглас:
— Взгляни, я же говорил.
Она тоже выбралась из машины. Света уличных фонарей вполне хватало для того, чтобы разглядеть свежую вмятину на левом крыле «тойоты»…