Служба Радости

Башня, вообще, сооружение величественное — этого у нее не отнять. Высокая, совершенно не монолитная, да и не ровная, а с легким изгибом в сторону к Правому Краю. По большей части сделана из камня, но есть и металлические этажи, или вообще без стен — между полом и потолком лишь белые колонны. Сейчас не заметно, но Жюбо точно знал: там, в бездонной утробе, как в гигантском термитнике, твориться самая натуральная суета. То есть и суетятся там, и суют кое-кому. Вот и ему тоже скоро всунут…

Пройдя арочные ворота в форме подковы, Жюбо попал в просторный зал с одной единственной стойкой и дверьми лифта. Плевона, как всегда, сидит и строчит что-то на компе. Секретарша увидела в проеме силуэт, тут же нацепила радостную улыбочку. Но рассмотрев, кто вошел, лишь фыркнула и продолжила печатать.

— Привет, Плевра! — сказал Жюбо.

— Плевона, косноязычная сволочь! Меня зовут Плевона!

— А по мне…

— Иди уже, не отвлекай.

Жюбо хмыкнул, пошел к лифтам. Шел не то, чтобы с охотой, но есть для трупов такое слово — надо. Прозрачный служебный лифт пронес в Зал Распределения примерно за секунду. Живого бы точно стошнило, а Жюбо только поморщился от боли. Как ни странно, сегодня очередей в Зале Распределения почти нет. Посреди большого белого помещения — еще одна стойка в форме подковы. Всего пять жмуриков выстроились у нее, а за золотой оградой стойки с важным видом восседала Баба Тоня. Или Бабатоня. Что здесь имя, а что фамилия, Жюбо не знал.

Справка Архивариуса: Антонина Петровна. Житель (вырезано цензурой) триста тринадцатой Эпохи. Должность — главный распределитель курьеров. Почти две трети дела находятся в категории Ц и выше. Доподлинно известно, что умирала как минимум четыреста раз, но в ад или рай так и не попала. Нанята Великим Мастером на работу двести семьдесят стандартных лет Мира назад. Место последнего пребывания в Мире: триста тринадцатая эпоха, (вырезано цензурой).

Жюбо лениво встал в очередь, по пути рассматривая других курьеров. Тот, за кем он занял место и следующие трое, внимания не заслуживали. Типичные дохляки, ничего интересного. А вот рядом со стойкой что-то хрипела весьма миловидная особа. Во-первых, девушка, что само по себе примечательно — как правило, люди умирают в возрасте за сорок. Далее, одежда. Из нее только коротенькая юбочка, да маленькая маечка с надписью 'Ля Ром дэ ля Мастер!'. Значит, новенькая. На ногах почти нет трупных пятен, правда, правая ахилла перерезана. А еще огненно-рыжие волосы свисают прямо до двух полукругов задницы. Кстати, из-под шортиков они немного виднеются. 'Да, — подумал Жюбо, — если бы я встретил тебя лет тридцать назад…'. Он кинул презрительный взгляд на маленького предателя, немного проглядывающего в хлопчатобумажных штанах.

Но почему Бабатоня с ней шепчется? Еще интересней. Значит, сидела кругом не ниже Хоры. Там уже чувствительность такая… надо бы проверить.

— Гхм! — откашлялся Жюбо громко.

Девушка тут же прижала ладони к ушам, а Бабатоня грозно посмотрела на Жюбо из-под пучков соломы, служивших ей бровями. Она наклонилась к девушке, что-то шепнула, потом как-то свернулась, что ли, и… увесистый булыжник, размером с голову овчарки, прилетел Жюбо прямо в лоб!

Тело согнулось от нестерпимой боли. Это невероятно! ЕПРСТ, КАК ЖЕ БОЛЬНО!!! Нельзя описать, нельзя рассказать вам, люди, что это такое — боль! Когда тебя скручивает, разметает, когда воет сама бессмертная душа, когда хочется биться головой об стенку, но нельзя — тогда боль только усилится. Все отдать, чтобы умереть, но ты уже мертв…

Сколько это продолжалось, Жюбо не знал. Когда открыл глаза, увидел над собой личико рыженькой девушки и стойку Бабытони. Противная старуха никуда не делась — сидит себе в пестром рванье сгорбленная кикимора, а корявые толстые пальцы поправляют узел платка под подбородком.

— Тебе еще врезать, мозгляк? — осведомилась старушенция.

— Нет, Бабтонь. Простите, что плохо подумал…

— А вы мысли читать умеете? — округлила глаза девица.

Даже сквозь отголоски боли, Жюбо отметил, она довольно красива. Тонкие брови, зеленые глаза, ровный носик. Алая верхняя губа, у-м-м-м. А дальше… ну и что, раз нижней челюсти нет, так он разве не может додумать? Интересно, а как она говорить умудряется? А, наверное, это вон та коробочка за нее молвит. У, колдуны клятые! Напридумывают всякой хутурукешчины! Тьфу!

— Не мысли, а только общее их направление, — ответила Бабатоня.

Жюбо осторожно приподнялся, пальцы коснулись разбитого черепа.

— И мои? — продолжила девица.

— И твои, и его, и усех! Меня, знаешь ли, не зря на работе держат, в отличие от того бездаря, — проворчала старушен… добрая бабушка.