Служба Радости

Жюбо осмотрелся. Мед-отдел принимал много-много народу, впрочем, как и Зал Распределения, но тут бабытоневой 'стерильностью' и не пахнет. Вообще, наверное, пахло тут отвратительно, но обоняние обезболенного курьера отключено. Как и много других чувств. Когда-то белые стены зала — все в красную крапинку от крови; пол в прахе, тлене, гное и снова в крови. Курьеры без ног, рук, голов, а то и ополовиненные, как Клод, расхаживают или ползут к Очистителю, оставляя бордовый след на полу. Вон, женщина так ползет, а за ней 'хвост' из кишок волочится метра на три. Чей-то сапог наступил на какое-то вздутие, кусок внутренностей так и остался лежать на полу. Вскоре он рассыплется прахом, но пока полежит, будто повар какой мимо проходил с кастрюлей сосисок и парочку уронил.

— Ясненько, — промямлил Жюбо. — Но, вернемся к Обезболивателю. Тот кристалл в руках Мастера — его частичка. Съемный модуль. В аду твоя чувствительность зашкаливает за все возможные пределы, но это каким-то образом связано с регенерацией. Ты, я думаю, сама знаешь, что это такое?

— Я плохо помню, что было со мной в Хоре, — ответила курьерша рассеянно. — В Линте еще что-то, а в Хоре…

— Так ты должна была пройти сквозь Нэт-Ту! — воскликнул Жюбо. — Может, мы даже там с тобой встречались!

— Нэт-Ту я совсем не помню. А вот Хора…

— И как в Хоре? — поинтересовался мертвец.

— Боль, пламя, Трамонтана. Вечная боль. Ты сгораешь миллиарды раз, потом восстанавливаешься, но только ради того, чтобы сгореть снова. Ничего не может быть хуже этого.

— Ну, в Нэт-Те тоже не курорт. Вот, допустим, тебя когда-нибудь съедали заживо?

— Прекрати эти разговоры! — взорвалась девушка. — Я не хочу вспоминать ад!

— Лады, — примирительно поднял ладони Жюбо. — Продолжаю по теме. Обезболиватель — вещь для нас первостепенной важности. Сама понимаешь, с нашей повышенной чувствительностью нормально работать мы не сможем. А так нас делают почти полностью невосприимчивыми к раздражителям…

— А чего тогда тебя в том зале так скрутило? — перебила девушка. Жюбо в очередной раз взглянул на нее неодобрительно. Да, ему не нравилось, когда его перебивают! Наверное потому, что Жюбо всю жизнь и смерть любил поболтать. Вот только очередные уши для приседания в лице этой девчушки ему, похоже, не найти.

— Потому что у меня полно штрафов, а значит, мало премий, — ответил Жюбо, поморщившись. — Лучшие сотрудники могут пользоваться Обезболивателем сколько хочешь, а штрафники только на задании. Поэтому у меня болевой порог выше. Правда, как я уже говорил, регенерация и боль как-то связаны. Так что я, может, и чувствительней остальных, зато у меня череп зарастет быстрее. Через пару дней.

— А если боли не чувствуешь, не регенерируешь вообще?

— Для хороших курьеров есть возможность пользоваться Радостной Комнатой и Очистителем.

— А это чего?

— Слушай, Манадочка, давай я тебе лучше покажу, а то мы так трепаться долго будем, и мне еще один штраф навесят. Нам еще к Магистру лететь.

Жюбо повернулся туда, где толпа гуще всего, и двинулся, раздвигая сотни трупов. В состоянии Манады любое прикосновение может принести боль.

— Про-опустите! — говорил он, толкая в бок безрукого бандита Гарри. — А ты чего встал, не видишь, практикантку веду?

— Хороша практикантка! — кричали веселые голоса трупов.

— Ага, только рожу прикрыть!

— Я тебе сейчас самому рожу прикрою, а потом намылю! — отвечала Манада, но на нее никто не обращал внимания.

Вокруг собралось такое количество жмуриков, что Манада так и не смогла понять, куда они идут. Вроде впереди возвышается какая-то странная конструкция, и все идут к ней. По мере продвижения, пропускать их стали с неохотней, и напрочь отказались, когда они приблизились к громоздкой махине. В принципе, не удивительно — стоят здесь те, на кого и посмотреть страшно. Тот же Клод, например. Трупы с головами в подмышке, с развороченной грудью, без рук или вообще одни ноги без торса. Чем они думали, совершенно неясно, однако спокойно подошли к хреновине…

Да, вот это действительно Хреновина — с большой буквы. Потолок в зале не очень высокий, к аппарату от него идут странные блестящие шнуры. Сам агрегат напоминал смесь техники и геологии. Трубки, провода и счетчики, перемешивались кристаллами и шарами, наполненными зеленой слизью. То тут, то там вспыхивают желтые искры, а площадью аппарат, наверное, больше сотни квадратных метров. А может, и все двести.

— Это Обезболиватель? — спросила Манада.

— Нет, Очиститель, — ответил Жюбо. — Тебе сначала надо харю выправить.

— У самого харя! Или даже рыло, как у порося!

— Милая моя…

— Я тебе не мыло!

— Успокойся! — вышел из себя Жюбо. — Милая — означает хорошая.

— А почему я тебя понимаю? В смысле, почему мы говорим на одном языке? — девушка так быстро сменила тему, что Жюбо опешил. Определенно, с психикой у девушки нелады. Впрочем, у кого оно будет ладно, когда только из пекла прибыл?

— Ну так вместе в аду торчали, на адовом языке и разговариваем, — соврал Жюбо. Если еще и этой ей объяснять…

— Ясно.