Служебный гороскоп

Исправник проводил репетиции.

— Вот, мужики, например, я ее императорское величество. Ваши действия?

Мужики бухались на колени. Исправник морщился.

— Этого не надо. Государыня наша либералка известная, с Европами якшается, так что на колени не обязательно. Поклона вполне достаточно. Вы ей улыбку выдайте. Ну, чего медведями глядите? К вам властительница едет, самая ласковая в мире, а вы ее такими взглядами насмерть запугаете, драться начнет. Ну-ка, Ложков, покажи этим остолопам, как на русскую царицу глядеть надобно.

Крестьянин Ложков, среднего роста, с острыми, колючими, хитроватыми глазами, весьма курносый, просился отпустить его с миром и освободить от встречи государыни, обещая подарить за это исправнику курицу.

Но исправник был неподкупен. Казакам приказал:

— Всыпьте ему полсотни розог, может, улыбаться начнет да от радости смеяться. Эх, разве русский мужик начальство встречать умеет? Где уж ему, темному. Сюда бы артистов из Петербургской итальянской оперы кликнуть, уж эти-то улыбаться и кланяться умеют. А заодно и режиссера знаменитого позвать. Пускай он этот спектакль ставит.

Обработанный розгами на славу, Ложков громко смеяться стал, зубы в улыбке обнажая. Был Ложков переселенцем с Дона. Учинил побег от воронежского помещика Ивана Максимовича Синельникова, генерал-майора. Стремясь возможно скорее новые районы заселить, дозволялись такие переселения на юг. И жил Ложков на Днепре свободным человеком целый год: сеял пшеницу, овес да ячмень, но государыня щедро раздавала новые земли своим любимцам, и по иронии судьбы деревня, где Ложков поселился, досталась все тому же генерал-майору Синельникову. Тут и состоялась встреча бывшего господина со своим беглым холопом. Обрадовался генерал-майор Ложкову более, нежели чем всей прочей деревне, ибо обожал дворянин сей с Ложковым в шахматы играть. В эту мудреную игру Ложкова никто сроду не обучал, сам он искусство игры постиг случайно, да так ловко насобачился, что не только барина своего обыгрывал, но и всех его знатных гостей. Другие крестьяне гнули на Синельникова спину, сеяли и жали, а Ложков нес шахматную барщину, его заставляли пять дней в неделю играть со своим барином в шахматы. То было похуже земледельческих работ, ибо барин в шахматах был туповат, и, хоть библиотека его ломилась от пособий, со всего мира свезенных, дальше двух ходов вперед он не видел, а Ложков зрил на пять — восемь ходов вдаль, и играть с таким противником ему было хуже горькой редьки. Он молил Синельникова перевести его на четырехдневную шахматную барщину, но тот отказал. Дабы строптивый шахматист меньше выигрывал, барин имел специально изготовленные железные орудия: рогатку весом в 18 фунтов, цепь в пуд, кандалы в 55 фунтов и тройную ременную плеть. Да еще Синельников грозился сдать его в рекруты вне очереди. Из Воронежской губернии Ложков именно от той шахматной барщины сбежал, но от чего ушел, к тому и пришел.

Закладка храма в Екатеринославе прошла на славу. В походной церкви, то есть в шатре, раскинутом на берегу Днепра, архиепископ екатеринославский и таврический Амвросий отслужил молебен, произнеся приветственное слово на тему, написанную для него самим Потемкиным, а позднее государи уделили время для слушания оратории, приготовленной к приезду Екатерины известным итальянским композитором Сарти, приглашенным Потемкиным в Екатеринослав, причем князь не раз бывал на репетиции, требуя от оратории большей торжественности. Поэты читали в честь прибытия Екатерины стихи собственного сочинения, специализируясь на одах, справедливо полагая, что оные, как никакой другой жанр в литературе, лучше всего кормят, поят, одевают, обувают, да еще в чины производят.

Храм, что заложили, должен был во всем походить на знаменитый собор св. Петра в Риме. Впрочем, честолюбие Потемкина взыграло, и он потребовал от архитектора «пустить на аршинчик длиннее, чем собор в Риме».

Архитектор что бык уперся:

— Ваше сиятельство, не смею больше, чем у римлян, делать. В Риме все-таки папа.

— А у нас мама. Матушка-государыня. И потом, ведь я тебя прошу чуточку сделать больше. Никто и не заметит.

— А зачем же, коли не заметят.

— Все равно приятно. Пусть об этом лишь я и ты знать будем, а все равно на душе музыка, что папу переплюнули.

— Отказываюсь, ваше сиятельство.

— Ты что, о величии России не печешься? — грозно вопрошал князь.

— Не в том суть подлинное ее величие, — бойкий архитектор ответствовал.

— Ах ты, такой-сякой! — взбеленился Потемкин. — Я что же, меньше твоего в величии разбираюсь? Строй!

Сразу после закладки храма и отбытия великой государыни из Екатеринослава постройка храма была приостановлена, а потом и вовсе забыта. Гораздо позже на том месте, где громадный собор — новое чудо света — соорудить предполагалось, построили церковь довольно скромных размеров, фундамент проектировавшегося собора, обошедшийся более 70 тысяч рублей, составил ограду той скромной церкви.