Служебный гороскоп

Пока императрица в Екатеринославе прохлаждалась, приготовления к ее дальнейшему путешествию повелись с еще большим размахом. Под управлением специально выписанного англичанина Гульда на берегах Днепра разбивали парки. Наша природа Гульда не устраивала, и он мечтал переделать ее на аглицкий лад. Гульду были по душе большие, ничем не засаженные луга, окаймленные красивыми группами деревьев и оживленные пасущимися стадами. Он смотрел на природу как на картину и сообразно этому избегал всего преувеличенного, резких контрастов. Если лесок или рощица на берегу, по его мнению, не смотрелись, он приказывал ее вырубить, а на ее место посадить другую. Деревья втыкались в почву на день-два, покуда государыня проедет, а потом они хоть и не расти. И они не росли. Вовсе упарилась правая рука Потемкина в наместничестве, барин крестьянина Ложкова генерал-майор Синельников, за всем наблюдая и до всего сам доходя. За малейшую нерасторопность он наказывал исправника, исправник сек сотского, сотский сек десятника, а десятник — уже Ложкова. Волшебные дворцы вырастали в одну ночь. Когда императрица только входила в вестибюль, на другом конце дворца еще достраивалась кухня, стучали молотки, визжали пилы, а генерал-майор Синельников раздавал подзатыльники мастеровым. Волшебные дворцы вырастали в одну ночь, и, к слову сказать, не все они были воздушные. Многие были нарисованные.

Артель художников на огромных длинных деревянных щитах рисовала сказочные деревни, утопающие в зелени. Те щиты призваны были стоять по берегам, создавая иллюзии богатых поселений. Там были просторные хаты, бегали, чуть не роняя куски сала, жирные свиньи. И все равно не угодили начальству.

— Вы что живописуете, дьяволы? — орал Синельников, топая ногами. — Где вы такие убогие хаты видели?

— Всюду, — ответствовали художники.

— Э, братцы, так не пойдет. На то вам господь и талант дал, чтоб вы не на серую жизнь ориентировались, а на то, какой она должна быть в сказке и мечтах. А посему старайтесь. Русский народ лучших домов достоин. Он заслужил. Хороший у нас народ. Терпеливый.

Артель заказ переделала, но воображения опять недостало. Стали хаты еще красивее, чем раньше, но топились так же, по-черному.

— Черт знает что! — матерился Синельников по-французски. — Вот наша государыня уже Вольтеру корреспондировала, что русский крестьянин курицу ест когда захочет, и ежели не ест, значит, не хочет, а вам для него жаль большого дома. Дайте ему его, не жадничайте. Больше зеленого, белого и голубого. Зелень деревьев, неба голубизна и хат белизна — это будет впечатлять.

Художники затылки чесали, туда-сюда ходили, охали, ахали, с этюдниками бегали, вдохновлялись. Теперь получилось. Дома стали легкие, удобные, вместительные. А кое-кто даже дерзал. К примеру, один, молодой да ушлый, допустив вольность, на одну из жирных свиней мальчишку усадил, где озорник восседая хлестал тупорылую скотину хворостиной по боку, как это делают деревенские ребятишки с времен сотворения мира.

Но Синельников вольностей в искусстве не терпел.

— Убрать! — распорядился он.

— Так ведь хорошо, — артель вступилась.

— Не спорю, хорошо. И мальчишка как живой, и все прочее вышло. Но именно поэтому убрать. Этот мальчишка на свинье отвлечет зрителя от главного, прикует к себе все внимание, а шикарных домов никто и не узрит.

Природа жила своей жизнью: утром восход, вечером заход. Лето наступило жаркое, листва на деревьях без дождей пожухла, и даже облака запылились. И Синельников приказал художникам красить листву зеленой краской, под малахит. Художники становились на лестницу, брали в руки кисточку, макали ее в ведро и красили деревья.

— Эх, хорошо бы и облака в перламутр подкрасить, — вздыхал Синельников. — Или в лазурит. А то голубизны мало. Да разве достанешь. Не ухватишь облака.

Послы иноземные стали шептаться, дескать, все кругом «липа», ничему и никому верить нельзя, богатых деревень нет и не было, Потемкин императрицу за нос водит. Слухи те ушей Екатерины никак миновать не могли, и изъявила она желание деревню посетить. Царица села в шлюпку, что в Стамбуле была заказана через посла Булгакова, точь-в-точь как султановская, к берегу поплыла. Деревня расположилась у Днепра на холме, белая ее церквушка стояла у самого обрыва подобно утесу. Сады уже стали осыпаться, лепестки груш и яблонь, сбитые речным ветерком, летели по воздуху, походя на метель, самую приятную на земле. Государыня явилась запросто, в сером суконном капоте, с черною атласною шапочкою на голове. Князь Потемкин, напротив, блистал в богато вышитом золотом мундире. Поддерживаемая под руку Потемкиным, царица направилась в гору. Идти было нелегко, часто отдыхала, но предложение князя внести ее в гору на руках отвергла.

— Хоть и могуч ты, папенька, силой да ростом удался, но я тоже женщина в теле. Слаб в коленках, чтоб меня носить.

Князь хохотнул, вдруг, словно пушинку, оторвал государыню от земли, взял на руки и понес, крупно вышагивая. Она шутя отбрыкивалась, колотила его кулаками в спину, охала:

— Пусти, изверг, уронишь!