Сразу же начались временные трудности. Деревообделочная фабрика затянула изготовление креста, им требовалось время для освоения принципиально новой продукции: они начинали стругать крест, а получалась Доска почета. Но главное — не было гвоздей. Их можно было купить у частника, однако отсутствовала соответствующая статья расхода. Гвозди можно было достать на одной из далеких фабрик, но она требовала взамен двести метров шпалер василькового цвета с нежно-желтыми розами.
Вслед за созданием главка началась его реорганизация и сокращение штатов. Периодически шло укрупнение, разукрупнение. Человек, которому предстояло забивать гвозди, должен был одновременно подать распятому глоток воды. Вскоре крест был готов, но его забраковала комиссия за архитектурные излишества, никого не устраивал размах поперечной перекладины — попахивало расточительством.
Наконец Христос не выдержал мучений.
— Распните меня, — стал просить он.
— Крест вчера установили, но по пьянке криво, — стали мы ссылаться на трудности. — Ты там особо не вертись, а то можешь упасть. За гвоздями послали толкачей, но что-то нету. Наверное, поставщики перепутали адрес. Если мы не уложимся в сроки, то вместо тебя распнут нас. Скажут: «Вы распяли его всего на двадцать процентов, а взяли обязательство на сто двадцать. Где выполнение? Если вы даже этого не можете, то что же вы тогда можете?» Да не смотри ты на нас такими глазами… Легко сказать «распни»! А стремянка у тебя есть? А молоток? А инструкция, куда сперва вбивать гвоздь: в правую руку или левую, на каком уровне и сколько тратить гвоздей, чтобы не было перерасхода? Дело новое, неосвоенное. Слушай, сотвори чудо. Дай гвоздей.
— Не умею, — вздохнул Христос.
Близился конец года. С нас требовали отчет о проделанной работе, а дело не клеилось. И вот темной, как инквизиция, ночью мы сняли Христовы вериги и вывели его в голую Синайскую пустыню.
— Иди, — сказали Иисусу. — И больше не попадайся. А на другой день во всех отчетах стояла галочка:
Христос Иисус распят.
ВО ВЕСЬ ГОЛОС
Он почувствовал, что если сейчас этого не крикнет, то умрет. «Пусть мне влетит за это, пусть со мной делают что хотят, пусть хоть режут на части, но я должен это крикнуть во весь голос».
— Не лезь на рожон! — советовали ему прохожие и ускоряли шаг.
— Пусть! — гордо говорил он. — Я все равно брошу им в лицо это. Попрошу внимания…
Он набрал побольше воздуху, приготовился, но тут же прибежала его супруга:
— Ой, не кричи!
— Закричу!
— Пропадешь!
— Ну и пусть!
Все дрожали, ожидая, что будет. Затыкали уши, прятались. Закрывали ставни. Появились блюстители порядка.
— Поступили сведения, что здесь кто-то хочет крикнуть.
— Да, собирается.
— Кто же?
— Я!
— А у вас документы в порядке?
— В порядке.
— А что же вы хотите крикнуть?
— Что хочу.
— Не советуем.
— Не заткнете рот!
— Но будут неприятности.
— Пусть!
— Могут быть санкции.
— Не боюсь!
И он заорал во весь голос:
— Да здравствует советская власть!
РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПРЕСТУПНИК
Федя Бекас на заборе интересный плакат прочел:
«Органами внутренних дел разыскивается особо опасный преступник Кутявин Виктор Архипович 1943 года рождения. Приметы: невысокого роста, лицо овально-белое, глаза светло-карие, волосы русые, стрижка короткая, губы толстые, зубы редкие, ровные. При ходьбе ноги выбрасывает в стороны. Если вам известно местонахождение преступника, просим сообщить об этом милиции».
«А что же они про премию не пишут? — подумалось Феде. — Неужели за него ничего не полагается?»
Он встал у плаката и начал приглядываться к внешности прохожих, сравнивая с портретом на плакате. Конечно, дело не только в премии. Федю возмутило, что преступник разгуливает на воле, может, рядом с нами, а мы спим спокойно. Ворон ловим. Эта всеобщая беспечность покоробила Федю и заставила стать у плаката.
Но мимо шли типичные не то. Или слишком старые, или очень уж молодые. Двигались брюнеты, вереницей перемещались лысые, были люди толстые, с носами длинными, губами тонкими, и ноги при ходьбе ставили скорее вовнутрь, чем в стороны. Появилось что-то подходящее, хоть сейчас крути руки да веди в отделение милиции, только это была женщина, а плакат требовал исключительно мужчину. Может, милиция в спешке пол не разглядела или при печатании плаката выскочила опечатка? Вдруг это идет переодетый мужчина? А что, бывает. Губы накрасит, подложит где надо, и не отличишь. Федя обшарил проходившую мимо женщину взглядом и даже немного за ней прошелся. Кажись, все натуральное, не подложено. Он отпустил ее с сожалением и еще полчаса проторчал у плаката без толку. Замерз. Ему стало это занятие надоедать. Но и уходить с пустыми руками не хотелось.