Служить театру честно. Записки артиста Мариинского театра

Помню, я уже работал в театре года четыре. Как я уже сказал, получить сольную роль было очень сложно. Во многом это было делом случая. Сумеешь встать на место того, кто неожиданно выбыл, и выручить — тогда тебе повезло. Но это не значит, что станешь солистом или даже просто будешь в дальнейшем исполнять эту партию. Было очень много танцовщиков, уже со званиями. Из молодых балерин в те годы выдвинулись Алла Осипенко, Ирина Колпакова, Любовь Войшнис, Нонна Ястребова. Они вынуждены были конкурировать и делить «место под солнцем» с настоящими «звездами» — Наталией Дудинской, Татьяной Вечесловой, Аллой Шелест. Много работало тогда возрастных артистов. Мне, например, когда я пришел, было восемнадцать лет.

И мне часто выпадало танцевать с Сафоновой, которая была старше меня на пятнадцать лет. Многие артистки не имели пенсии, продолжали танцевать. А потом вышел приказ, им дали пенсию. Они ушли, и труппа омолодилась.

Вспомнился, между прочим, такой эпизод. Шел я как-то по сцене перед репетицией. Тогда восстанавливали один лопуховский спектакль. В нем была занята Карелия Федичева. Мимо проходила Шелест, — помню, она была в белом костюме. Она всегда хорошо выглядела, умела себя преподнести, особенно — на сцене, в гриме. А Федичевой нужно было подбежать к герою, обхватить его за ноги и сползти по нему. Шелест, увидев, что у Федичевой очень плохо получается, прямо в белом костюме это сделала: сползла вниз, на грязную сцену. Все потеряли дар речи, так артистично и убедительно было ее исполнение. Я видел своими глазами, это было потрясающе. Но Каля Федичева все равно танцевала в этом балете. К слову сказать, спектакль, о котором идет речь, начинался с моего выхода: я бежал с поклоном. Сейчас уже не помню точно, что происходило — вроде бы, тема была индийская.

Когда я закончил карьеру в Мариинском театре — как говорится, отслужил — не мог дождаться, скорее бы уйти. Я хотел преподавать. Интересно, что в этот период ко мне несколько раз подходил Олег Виноградов, будущий худрук нашего балета, с которым мы когда-то учились в параллельных классах. Тогда он еще не был на этой должности. Несколько раз мы встречались в трамвае в одно и то же время, когда я ехал с репетиций. И он все расспрашивал меня, как и что в театре, какая атмосфера. Виноградова в это время как раз позвали ставить «Асель» в Большом. Он думал, что он там станет худруком, но в итоге его назначили художественным руководителем балета в Кировском. Ко мне он всегда хорошо относился. Я с ним был «на ты». Потом уже перешли «на Вы», когда он стал руководителем труппы.

Когда я уходил, Виноградов меня спросил — почему ухожу, я ведь был в великолепной форме — стройный, худой, 177 см, весил 68–69 килограмм. В эти годы в труппу приходили ставить разные балетмейстеры, например, Борис Эйфман. Хореография была очень сложная. Он не понимал, что нельзя столько прыгать, ставить столько прыжков, сам ведь практически не танцевал. И я начинал чувствовать нагрузку, было тяжело. И понимал, что пора заканчивать карьеру.

Большую часть лет, когда я работал в Кировском, балетной труппой руководил Константин Михайлович Сергеев, замечательный танцовщик, балетмейстер, администратор. О профессионализме Сергеев так говорил: «Ты можешь хорошо станцевать вариацию. Но если в конце что-то «навалял» или недоделал, то никому она не нужна». Сергеев был довольно циничным. Но я считаю, его большая заслуга, что он сохранил классику. Многие рвались ставить свое и руководить. Например, Якобсон очень хотел. Мы, артисты, были «затюканные», а Якобсон и Сергеев обсуждали друг друга на собраниях труппы по творческим вопросам очень активно, и на личности переходили, и поливали, на чем свет стоит. Еще помню, Якобсон как-то сказал присутствовавшей Плисецкой: «Майя, если бы я тебе тогда не поставил номер (не помню уже, какой), тебя бы никто и не знал». Якобсон был такой… Мог сказать, что думает, любому артисту, у него в номерах были задействованы почти все ведущие танцовщики в разные годы. Солист театра Аскольд Макаров, например, много где у него был занят.

Знаете, как Макаров стал солистом и всего добился? После урока, когда все уже собирались и уходили, он просил пианиста-концертмейстера Будунова — блестящий, кстати, был концертмейстер — еще ему сыграть. И он танцевал все вариации подряд: и «Лебединое», и «Спящую», и «Щелкунчик»… Сначала было смешно. Потом все привыкли. И вот так, сумасшедшим трудолюбием, он добивался и добивался своего, нарабатывал технику, уверенность. Он был тяжеленный, мускулистый, высоченный — ему эту «махину» было трудно провернуть. К примеру, туры в воздухе — они требуют подняться на полупальцы, оттолкнуться, «забраться» повыше в воздух и потом там провернуться. Такие прыжки с поворотом должны обязательно исполняться на приличной высоте. И Макаров над всем этим без устали работал. Сейчас, кстати, многое уходит, не все артисты соблюдают правила исполнения движений, теряются их форма и суть.