Встреча проходила в ресторане. Довольно дорогом, чтобы Морис задумался о цифрах на своем счете. Метрдотель проводил Дальбана за столик, а спустя несколько минут к нему присоединился и сам бизнесмен.
В этом месте рассказа француз посчитал объяснить, почему эта встреча вызвала у него удивление.
Де Вержи был представителем старой знати, той, которую называют белая кость и голубая кровь. Этот древний аристократический род вел начало с восьмого столетия, с мажордома Карла Мартела и сумел подарить Франции множество боевитых графов, нескольких епископов и еще пару-тройку заметных в истории людей. В настоящем империя де Вержи включала химико-фармацевтический концерн, несколько десятков гектаров виноградников и производство вин. К мнению бизнесмена прислушивались три последних президента Франции, при его посредстве устраивались многие деликатные внутриевропейские дела. В распоряжении бизнесмена кроме собственной службы безопасности — чертовски квалифицированной, надо сказать, — была помощь всей Франции. Отсюда и возникал вопрос, что же такое стряслось, что ему понадобился бывший полицейский? Примерно такие мысли промелькнули в голове Мориса, когда он глядел на высокого мужчину с седыми висками и аристократической осанкой, протягивающего руку для приветствия.
Де Вержи прошептал несколько слов на ухо изогнувшему в поклоне официанту, а вслух заметил:
— Я попросил принести бутылку моего вина. «Романэ Конти» тысяча девятьсот семьдесят второго года очень неплох. Рекомендую.
Далее он не произнес ни слова до того момента, пока Дальбан не пригубил вино.
— Вряд ли вы найдете во мне подлинного ценителя, — усмехнулся журналист.
— Это дань уважения и доверия, такое вино я пью только с близкими людьми. Информацией, которую я хочу доверить вам, не владеет никто, и, я надеюсь, таковым это и останется.
Дальбан наклонил голову, соглашаясь.
— У меня есть серьезная проблема, которую я не могу разрешить самостоятельно, — продолжал де Вержи. — Она точно не для полиции и я не могу доверить ее своей службе безопасности, потому как не знаю, кому могу доверять, а кому нет. Я выбрал вас.
— А если я не возьмусь за ваше дело?
— Надеюсь, этого не случится. Но в любом случае, я рассчитываю, что все, что вы услышите сейчас, останется между нами.
Морис опять кивнул и приготовился слушать.
Как у многих богатых людей, которых с детства окружали произведениями искусства, у де Вержи была любимая игрушка, отдушина — картинная галерея с безупречной репутацией. Эксперты, искусствоведы, реставраторы, работающие на нее, являлись лучшими в мире. Считалось, если картина куплена через «Галери де флёр», то в ее подлинности можно не сомневаться. Это был своего рода знак качества, стоящий на произведении искусства. Галерея часто выступала посредником при заключении сделки, агенты де Вержи прочесывали запасники музеев и частные коллекции в поисках «забытых» шедевров. В последние годы все больше заказов поступало из России.
Относительно недавно русский олигарх, очень известный, приобрел через «Галери де флёр» вторую часть триптиха Верещагина «Снежные траншеи», первая часть у него уже была. Хотя все экспертные заключения оказались положительными, и довольный олигарх увез картину в Москву, де Вержи что-то насторожило. Он и сам не мог понять — что. Просто сработала интуиция, как это бывает у людей, долгие годы занятых любимым делом. От Дальбана требовалось под видом написания статьи покрутиться в галерее. Недалекий журналист, везде сующий нос и задающий странные вопросы, ни у кого не вызовет бейспокойства.
В общей сложности Морис провел в галерее месяц, но ничего не обнаружил. Оставаться дальше означало вызвать подозрение у персонала. Тогда он под разными предлогами продолжил общение с теми, кто мог быть причастен к подлогу, если таковой имел место.
А олигарх настоятельно просил галерею заняться поисками других картин Верещагина. И вот, за два месяца до смерти де Вержи агенты галереи вышли на «Подавление индийского восстания англичанами» — картину, долгое время считавшуюся утраченной. Олигарх был в восторге. «Я повешу ее в центральном офисе в Лондоне!» — задорно гоготал он. От замечаний, что картина должна пройти долгую экспертизу, он просто отмахнулся, сомнений в подлинности у него не было. Зато они были у де Вержи. Сразу два утерянных Верещагина за короткое время — это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но экспертные заключения и на этот раз оказались положительными.
Де Вержи как мог, оттягивал сделку. Менее щепетильный галерист с радостью продал бы картину, заломив за нее цену — олигарх совершенно не разбирался в живописи, но для де Вержи репутация была дороже денег.