Смейся, паяц!

Она знала, знала о своём Уходе, готовилась к нему и, даже в эти минуты, как всегда, думала не осебе, а о тех, кого любила… Она знала. А почему же я этого не увидел, не поднял тревогу, не воззвал к Богу, не предложил ему свою жизнь, вместо её!?.

Огромное, непроходящее чувство вины выклёвывало мою совесть. Чтоб хоть как-то облегчить эти муки, я опубликовал статью «Ампутация счастья», которую уже привёл выше. Вот тогда-то я осознал, что люди исповедуются не только для Бога, но, в первую очередь, для себя.

Остро и непроходяще, я ощущал свою обязанность вернуть, хоть частично, то, что не додал ей при жизни: любовь, добрые слова, понимание и признание её огромной личности. И первой такой акцией после моей статьи-покаяния был двадцатиминутный фильм, собранный из фрагментов домашних фильмов и двух её телеинтервью, которые сохранились у оператора Алика Мастинского.

Он же и смонтировал мне этот фильм и вписал титры на иврите.

Мы просидели с ним у компьютера три дня, с утра до вечера, но когда я заговорил об оплате, он резко предупредил: «Если вы ещё раз заведёте этот разговор, я прекращу работать! Я делаю это не для вас, а для Майи!». Он говорил искренне: он знал её.

Мы успели к тридцатому дню после её ухода, Дню её Поминовения, когда в зале колледжа «Семинар Киббуцим» собрались её коллеги-педагоги, её ученицы, её сослуживцы из министерства Образования, родственники и друзья. Это была ещё одна, последняя встреча с ней: она смеялась, танцевала, пела, и говорила, говорила умно, убедительно, афористично… С экрана струился поток любви, тревоги, обаяния, интеллекта и снова любви. И когда в конце, на фоне её фотографий, зазвучал голос Визбора «Милая моя, солнышко лесное! Где, в каких краях, встретимся с тобою…», в зале плакали, ещё раз оценив масштаб потери. Только я, закрыв глаза ладонью, не смотрел на экран, чтобы моё сердце не разорвалось.

А потом ко мне пришёл актёр театра «Гешер» Саша Демидов, который в Израиле начал активно изучать «Каббалу» и стал глубоко верующим человеком. «Поверьте, всё, происходящее с нами, предопределено свыше и от нас не зависит…», убеждал он, пытаясь снять с меня тяжесть вины и вернуть к жизни. Но я прервал его:

– Саша! Ведь не важно, сколько жить – важно успеть выполнить свою функцию в этой жизни. Я её выполнил: вырастил двоих детей, сажал деревья, написал не одну книгу – а четырнадцать. Для чего мне ещё жить? Чтобы написать пятнадцатую?..

– Произошло потрясение вашей жизни, вы много поняли, много переосмыслили – это будет ваша не пятнадцатая книга, а первая! – ответил он. – Вы будете так писать, как никогда не писали… И помните: Майя вас очень любила, она вас одного не оставит, она всегда будет с вами. Если трудно, обращайтесь к ней – она поможет.

Вернувшись домой, ночью, перед тем, как принять снотворное, я подошёл к её портрету, перед которым горела свеча, и попросил:

– Маюха! Ты же видишь: я стараюсь, но не могу выбраться. Мне трудно. Я сам не выберусь. Помоги мне!

Утром я проснулся со странным ощущением: что-то произошло. Захотелось принять душ, сбрить выросшую за это время бороду и даже сделать зарядку. В этот день я, впервые, никуда не удрал, а остался дома, на радость моему уже одичавшему коту Гоше.

В ноябре, в нескольких городах должен был состояться наш традиционный Фестивали Смеха «Балаган – 2001». Естественно, я даже думать об этом не мог и сказал Мише Кислянскому, что надо его отменить. Миша тогда промолчал, но спустя несколько дней пришёл вместе с Лёней.

– Ты не имеешь права скисать, – заявил брат, – ты обязан завершить всё, что задумал при ней – она так верила в тебя!

– Но у меня нет ни сил, ни желания. Как я буду что-то придумывать, сочинять?..

– Посвяти ей.

Это было неожиданно, но это был стимул. Появилось желание, вернулась энергия, и мы начали подготовку к фестивалю.

СКВОЗЬ СЛЁЗЫ К СМЕХУ

Через две недели в газетах появились объявления о Фестивале Смеха «БАЛАГАН-2001». Под названием – две строчки: «ЭТОТ ФЕСТИВАЛЬ АЛЕКСАНДР КАНЕВСКИЙ ПОСВЯЩАЕТ ПАМЯТИ СВОЕЙ ЖЕНЫ МАЙИ, СВЕТЛОГО, ДОБРОГО, РАДОСТНОГО ЧЕЛОВЕКА». Билеты были быстро распроданы. В Нетании, в самом большом зале, где состоялся первый праздник, свободных мест не было, люди сидели в проходах и стояли у стен: это пришли не ко мне – пришли к ней. Для меня этот фестиваль был жизненноважным испытанием: если сумею выйти на сцену, читать смешные рассказы, веселить зрителей – значит, я выбираюсь из-под обломков и смогу жить дальше. Перед выходом из дома, я подошёл к её большой фотографии, висящей в холле, где она продолжала улыбкой встречать каждого входящего, прислонился лицом к её лицу и попросил: «Помогай мне, ладно?». И мне показалось, что она кивнула.

Эту фотографию мы поставили на авансцене, на маленьком столике, покрытом нарядной скатертью.